Выпалив все это, с надеждой уставилась ей в глаза. По лицу Людмилы Михайловны невозможно было понять, что она вообще думает обо всем этом, но я до сих пор не теряла надежды. Пусть она могла сейчас же вызвать сюда мою мать и все ей рассказать, но в то же время только в ее власти было сейчас мне помочь. Если она откажется – я пропала.
– Пожалуйста! – умоляюще произнесла я. – Я буду вам очень благодарна!
С этими словами я достала золотые часы, что папа подарил, и положила между нами на стол. Не знаю, сколько Инесса пообещала ей заплатить, но от души надеялась, что она примет мою «взятку» и поможет.
– Забери! – обронила доктор, поднимаясь из-за стола и ничего мне больше не ответив на мой вопрос, но продолжила наш разговор. – Мать тебе добра хочет! Ты, наверное, очень любила отца этого ребенка? Раз так сильно хочешь его оставить. Поверь мне, чувства проходят, а дети остаются навсегда! Их надо растить, в них надо вкладывать душу, свое здоровье, любовь. У тебя вся жизнь впереди! Ты выйдешь замуж, родишь себе еще хоть десять детей. Не ссорься с мамой. Послушай ее!
– Нет, я хочу именно его! – голос предательски задрожал. Я поняла, что не достучалась до нее.
– Посиди здесь, – примирительно ответила доктор, – я попытаюсь еще раз поговорить с твоей мамой. Ничего не обещаю, но я попробую.
Любовь Михайловна ушла, а я все продолжала сидеть на стуле, беспомощно глядя на лежащие на столе часы. Стрелки часов безжалостно отсчитывали минуты, плавно скользя по циферблату. Время неумолимо шло. Я все более крепла в своей уверенности, что не поможет мне Любовь Михайловна. Нервное напряжение все нарастало. Внезапно перестало хватать воздуха, будто кто-то выкачал весь кислород из кабинета. Нестерпимо захотелось на улицу. Встала, подошла к окну и распахнула его настежь. Ветер ворвался в помещение, ласково пробежался по моим волосам, коснулся влажного от пота лба и вновь вернулся в апрельское утро нашего города. Я смотрела в окно на прогуливающихся беременных женщин в пестрых халатах и накинутых сверху куртках и понимала, что вот сейчас я им завидую. Завидую той белой завистью, когда невероятно сильно хочется оказаться на месте другого человека. Глядя на этих «колобков», весело щебечущих на лавочке, греющихся на теплом солнышке, поймала себя на том, что ласково глажу свой, еще плоский живот. Осознание действия заставило улыбнуться.
– Ничего, малыш, – вновь улыбнулась я, – мама справится! Я никому не дам тебя в обиду! Мама тебя очень-очень любит!
