чудеса науки скорее гибельны, чем полезны для счастья, потому, что умножая средства наслаждения, они тем самым отягчают нужду огромного большинства, лишенного самого необходимого; они прибавляют мало к утехам сильных мира, пресыщенных отсутствием разнообразия в развлечениях, и только усиливают коррупцию, увеличивая приманки для жадности.
До сей поры наука, совершенствуя роскошь, работала лишь на плута: ему в обществе варварском и цивилизованном достичь богатства легче, чем праведнику. Эта несуразица заставляет заключить одно из двух: либо зловреден Бог, либо зловредна Цивилизация. Рассуждая разумно, приходится остановиться на втором умозаключении: нельзя допустить, чтобы Бог был злодеем, а он действительно был бы таков, если бы осудил нас на вечное прозябание в лоне гибельной цивилизации.
Вместо того чтобы рассматривать проблему под этим углом зрения, философы старались уклониться от рассмотрения вопроса о человеческом коварстве, чтобы не взять под подозрение либо Цивилизацию, либо Бога. Они усвоили межеумочный взгляд, точку зрения атеизма: гипотеза безбожия избавляет ученых от исследования предначертаний Божьих и побуждает их выдавать собственные сумасбродные и сумбурные теории за правило добра и зла. Атеизм чрезвычайно удобен для политических и моральных невежд, и те, кто снискал славу сильных умов за свою исповедь атеизма, на самом деле проявили этим свою слабую изобретательность. Боясь потерпеть крушение при исследовании предначертаний Божьих относительно социального строя, они предпочли отрицать самое существование Бога и восхвалять как совершенство данный строй Цивилизации, который они втайне ненавидят и лицезрение которого сбивает их с толку до такой степени, что они начинают сомневаться в самом провидении.
Эту оплошность совершают не только философы: если нелепо не верить в Бога, то не менее нелепо верить в него наполовину, думать, что Его Промысел[9] не всеобъемлющ, что он пренебрег заботой о наших самых неотложных потребностях, какова потребность в социальном строе, который обеспечил бы нам счастье. Глядя на чудеса нашей промышленности, огромные суда и иные чудеса, преждевременные для нас, принимая во внимание наше политическое младенчество, нельзя себе представить, чтобы Бог, расточавший нам столько божественных знаний, намерен был отказать нам в искусстве общественного строительства (l’Art social), без которого все остальное – ничто. Не заслуживала ли бы порицания непоследовательность Бога, если бы такое количество благородных наук, к которым он нас приобщил, способствовало лишь цели создания общества со столь отвратительными изъянами, как
