Поскольку жаждал увенчаться славой.
Гигантов вознамерясь извести,
Наш странствующий рыцарь был в чести,
Мечом махал налево и направо
И сокрушал прохожих по пути.
Но нравы рыцарские наконец сменила
Галантность наша, что, конечно, мило.
Жестоким был турнир: глаз Генрих
[142] потерял,
С иного сбили спесь, другой безруким стал.
И рыцарь, сброшенный во всем вооруженье
С коня, убоине на вертеле под стать,
Претерпевал насмешки и мученья,
С земли не в силах встать.
Потом роскошные явились маскарады
В Версале праздничном, балеты, кавалькады.
Великолепными бывали карусели,
Где тешился Конде, пустив коня в карьер,
Где славились и доблесть, и веселье,
А в короле — галантности пример.
Богине (бог легко приискивал ей смену)
Стараясь угодить, Мольер умело сцену
Расцвечивал чредой волшебною картин
[143].
Сей чести домогался и Расин.
Боюсь, учитель, как бы преизбыток
Всех этих образов не вышел мне в убыток
И надо мною не занес свой меч
Тех рыцарских времен замшелый пережиток.
Ведь вместо паладинов восхваленья,
Чему столь звучную вы посвятили речь,
Дерзаю я в моем стихотворенье
Их подвигами пренебречь.
Но вот и палинодия: в стремленье
О рыцарях стихи слагать и переврав,
Возможно, многое, в одном всегда я прав,
Когда хочу сказать: такая мука
Мне с вами долгая разлука,
Что к вам готов лететь стремглав.
