Жизнь и слово | страница 22
Было, было… Читаем в воспоминаниях про воспитателя Метельского, который запрещал кадетам упоминать слово «метель» («Не смей говорить «метель», говори — вьюга!»), про учителя Груздева, который злился, услышав слово «грузди». Но рядом можем положить другие воспоминания — в них вычитаем, что Метельский был человек добрый и насколько мог старался избавить мальчиков от телесных наказаний; еще один бывший кадет, которого судьба привела 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь, а потом пожаловала Сибирью и каторгой, вспоминает, что именно от Груздева узнал начала российской словесности. Нужно, просто необходимо сопоставлять воспоминания…
«Марк Филиппович Горковенко, ученик известного Гамалеи и наш инспектор классов, был того убеждения, что знания можно вбить в ученика только розгами и серебряною табакеркою его в голову. Эта табакерка всякому памятна. «Там не так сказано, говори теми же словами» — и затем тукманку в голову — это было приветствие Марка Филипповича при вступлении в бесконечный ряд классов…» — в коротенькой записке, продиктованной на исходе дней и оборванной на полуслове, Даль успевает рассказать про унизительное «приветствие». Рассказывая, должно быть, улыбнулся лукаво; был грех, однажды пошутил, созорничал, как шкодливый кадет, старый Даль — внимательный читатель «Толкового словаря» обнаружит, что вслед за словом «табакерка» вместо обычного примера — пословицы составитель вдруг взял да и приписал: «Вот так и пойду стучать табакеркой по головам!» — говаривал наш учитель математики в Морском корпусе» — и не хуже прочих мемуаристов «увековечил» незабываемого Марка Филипповича.
Тут, кажется, все в один голос: даже снисходительнейшие из этих мемуаристов именуют Горковенко (преподававшего, к слову, еще и некоторые разделы физики и химии) ярым приверженцем «долбления и зубрения». Но при том: «Как хлопотал, бывало, он, чтобы выпросить денег на какой-нибудь инструмент! Как торжествовал, когда удалось ему приобрести для класса хорошую гальваническую батарею!» И обмолвка Даля — «ученик знаменитого Гамалеи» — вовсе не к тому, что и Гамалея стучал по кадетским головам табакеркой. Платон Яковлевич Гамалея, в годы Далева учения еще здравствующий, — подлинно выдающийся ученый и педагог, его труды «Вышняя теория морского искусства» и «Теория и практика кораблевождения» долгие годы оставались настольными книгами русских моряков.
Пусть некоторые преподаватели впрямь учили «для виду» — важно, что заставляли (не мешали, во всяком случае)