Юриста из Верлена не получилось: кабаки и «веселые дома» привлекали его куда больше, чем «усыпляющие занятия по французскому и римскому праву». Вскоре появился благовидный предлог бросить университет. Стареющий отец потерял значительную часть состояния из-за неудачных биржевых спекуляций. Как Фандорин-старший, который «в железнодорожную лихорадку разбогател, в банковскую лихорадку разорился»{31}. Как Фандорин-младший, Поль пошел служить – но не в полицию, а экспедитором в страховое общество «Союз Орла и Солнца» по рекомендации отцовского приятеля, затем в мэрию 9-го округа, ибо государственная служба считалась более надежной и сулила пенсию. Куда больше балансов и реестров его занимали цезуры и аллитерации, о которых он толковал с приятелями. «Литературные вкусы Верлена того времени были весьма неопределенными, – отметил Брюсов. – Как все молодые поэты 60-х годов, он был страстным поклонником Гюго. <…> Верлен не мог не подпасть под влияние самых выдающихся поэтов своего времени, будущих вдохновителей Парнаса, прежде всего Леконта де Лиля и Теодора де Банвиля, но также и Теофиля Готье, изменившего романтическим идеалам ради идеала парнасского. В то же время Верлен оставался под очарованием “Цветов Зла”, чары которых в той или иной степени тяготели над ним всю его жизнь». Ранние опыты он уничтожил, хотя позже утверждал, что его первый сборник «почти целиком составлен из стихов, написанных в последних классах лицея, но есть много оснований сомневаться в этом: приписывая свои первые стихи ранней своей юности, Верлен хотел извинить тем некоторые их недостатки и оправдаться от обвинений в подражаниях». Брюсов знал, о чем пишет, поскольку сам поступал точно так же.
«Литературный процесс» делался в салонах: молодежно-демократичных, как у богатого дилетанта Луи Хавье де Рикара, почти семейных, как у Банвиля, и строгих, как у Леконта де Лиля. Там, по словам Птифиса, «весь цвет молодой Поэзии с религиозным поклонением внимал уроку Искусства и Мастерства, который давал великий учитель. Потом слушатели по очереди читали свои произведения – не без некоторой боязни, поскольку, если стихи не нравились, автор “Варварских стихотворений” изгибал дугой бровь, монокль падал, как нож гильотины, и это означало приговор, не подлежащий обжалованию». Автор, сам того не подозревая, неплохо изобразил поэтический салон на Цветном бульваре, затем на Первой Мещанской, за исключением одной детали – монокля… Хозяин московского салона Брюсов писал о парижском салоне: «Там [Верлен] услышал суждения о поэзии строгие и обдуманные, увидел отношение к искусству как к святыне, встретил людей, искавших не развлечения и успеха, но сознательно посвятивших свою жизнь служению высокому и прекрасному».
