. Среди предполагаемых сценариев, помимо возможности отражения солнечного света для окончательного изгнания тьмы и установления 24-часового рабочего дня, мы находим идею об устранении потребности в сне. Подобно тому, как во время Второй мировой войны немецкий генштаб распределял производные амфетамина среди солдат вермахта, чтоб те могли наступать несколько дней подряд без сна, специалисты в американской армии начинают изучать некоторые виды птиц, которые вообще почти не спят. Как подчеркивает Крэри, эти исследования наверняка будут иметь отклики – ведь мы знаем, что результаты военных испытаний имеют тенденцию позже импортироваться в гражданскую сферу (как это произошло с классификациями
DSM)
[102]. Однако Крэри забыл упомянуть, что эти отклики уже сейчас слышны в ритмах, под которые люди танцуют в ночных клубах, где цель многих – вступить в такое отношение с временем, при котором не важна смена дня и ночи. Как в случае с немецкими солдатами во время Второй мировой войны, а также солдатами большинства других вооруженных сил с тех пор, химические вещества используются для перераспределения суточного цикла, к которому так стремятся тусовщики – словно в этом его судьба.
Выйти из цикла – таково общее желание танцоров, армейских офицеров и капиталистических предпринимателей; заново изобрести циклическую экологию, в которой до сих пор эволюционировал человек, чтобы заменить ее другой, сформированной в соответствии с вашей волей. Эта постсуточная экология является одновременно горизонтом ожиданий капитализма, стремящегося преумножить «дополнительное время», извлекаемое им из своей рабочей силы, и целью нового рынка, к которой он никогда не прекращал двигаться. В постсуточную эпоху всякое время обречено стать «дополнительным», то есть временем, единственным качеством которого является расположение за пределами того, что в нем не относится к навязчивому учету чистой ценности, стоимости без затрат.
§ 30. Всеобщий сомнамбулизм
«Бессонница», возможно, казалась еще одним словом, обозначавшим стремление вырваться из суточного цикла, но относилась к противоположности того, чего желали сторонники промышленного, а затем финансового капитализма. Бессонница делает вас неэффективным; она подразумевает низкую работоспособность – вот почему исследования того, как положить ей конец, продолжались на протяжении всего двадцатого века. Столь популярная модель отношения к ночи не имела ничего общего с ошеломленным индивидом, чье возбуждение требовало успокоения; напротив, были надежды на своего рода опеку над этим возбуждением. Требовалось найти способ включения в рабочую силу проявляемого индивидами возбуждения – так же, как умственных или физических способностей, в отношении которых оно являлось в некотором смысле усилительной мерой. Вместо бессонницы индивиды, населяющие постсуточную среду, должны были демонстрировать те же черты, что и субъекты другой категории, тоже узники своей ночи, но способные исключить ее воздействие: депрессивные. Однако отношение депрессивного человека к ночи, чистая эффективность без самосознания, анестезирующая эффективность, имели название – название, которое проекты полного превращения ночи в день дали новой действительности:
