Наркокапитализм. Жизнь в эпоху анестезии | страница 20
Глава третья
День без конца
Публикация в 1869 году книги, которую немецкий химик Оскар Либрейх решил посвятить описанию достоинств хлоралгидрата, произвела эффект, которого не ожидали ни он, ни его редактор: вещество в одночасье стало знаменитым[75]. Эта слава оказалась несколько щекотливой, поскольку она быстро распространилась за пределы узких кругов специалистов по химии и медицине в массы, всегда ищущие новые чудодейственные лекарства для борьбы со своими недугами. Одной из самых трудных считалась борьба с бессонницей: долгое время единственными средствами, доступными пациентам, оставались диеты, кровопускания или микстуры, больше напоминавшие колдовские снадобья[76]. Настоящие лекарства ограничивались различными видами наркотиков, извлекаемых из растений, самым известным из которых был лауданум – производное опиума, получившее свое название благодаря Парацельсу, который в шестнадцатом веке одним из первых экспериментировал с медицинскими свойствами мака. Проблема лауданума (и опиума в целом) заключалась в том, что он вызывал сильное привыкание, и среди его жертв было много известных личностей, в том числе Сэмюэл Тейлор Кольридж и Чарльз Диккенс, Томас де Квинси и Шарль Бодлер[77]. Открытие хлоралгидрата стало даром божьим: благодаря ему современная медицина наконец-то получила успокоительное средство, которое она могла использовать для лечения бессонницы, не беспокоясь о фатальных побочных эффектах, по крайней мере, так считалось некоторое время. Он широко применялся в психиатрических клиниках для успокоения маниакального «возбуждения» некоторых пациентов, а также чаще других назначался всем тем, кто не мог уснуть из-за неспособности забыться. Как и в случае с психическими заболеваниями, эти потребители хлоралгидрата искали своего рода покоя – уменьшения нервного возбуждения, ослабления «психомоторной ажитации» до ее абсолютного минимума. Это неслучайно: по мнению многих исследователей ночной жизни, существовала прямая связь между бессонницей и тем, что Крепелин позже назовет «маниакально-депрессивным психозом», как если бы первое можно было считать симптомом второго[78]. Долгое время моралисты и врачи полагали, что меланхолики, которые чаще всего обнаруживались среди женщин, детей и развратников, испытывали проблемы по ночам[79].
Хороший работник хорошо спит – для простого человека, завершившего свой труд по всем правилам, это представляется большей наградой, чем его жалованье; жертвами бессонницы становятся другие – бездельники, лодыри и лентяи. Таков стереотип, распространенный в медицинских кругах, и его истоки уходят в незапамятные времена: сон – отдых честного человека и мучение людей, предающихся всевозможным неприличиям. Для всех тех, кто благосклонно относился к развитию промышленного капитализма, эта оценка была своего рода принципом: фабрикантам требовались люди, которые крепко спали и потому могли беспрепятственно продолжать работу на следующий день. В «Капитале», опубликованном за два года до книги Либрейха о хлоралгидрате, Карл Маркс назвал процесс, в котором сон играл решающую роль, «воспроизводством рабочей силы»; другим его параметром, интересовавшим автора еще больше, была заработная плата