Ну, конечно. На кого ещё я могла нарваться на этой здоровенной площади, с моей-то удачей?
— Ах ты, мразь, — прошипел Эрвен, и я не сдержала вскрика, когда его лапа сомкнулась у меня на запястье, — как ты сбежала, мать твою? А ну пошевеливайся, пока…
Сначала я хотела позвать на помощь. Потом — осесть на землю и зарыдать от боли и слабости. И сразу следом возникло желание кинуться на черномордого ублюдка и выцарапать ему глаза… Выцарапать глаза…
Раскалённая игла в виске, слёзы — не то от обиды, не то от боли и тошноты. Голова кружится слишком сильно, чтобы пытаться удержать призрачную гадюку, бросившуюся в атаку между нашими лицами.
На грани зрения я уже видела метнувшуюся ко мне фигуру Святоши. Но я знала, что он опоздает. Знала это точно, глядя в глаза стражника со всей ненавистью добычи к хищнику. Я знала, что Святоша, каким бы он ни был ловким, уже не успеет предотвратить того, что случится.
Когда его руки коснулись моих обвисших плеч, не давая мне упасть, Эрвен уже лежал на мёрзлой земле, глядя на нас страшными пустыми глазницами с обуглившейся вокруг них кожей.
А дальше был почти обморок, и моя память служила мне плохо. Помню только, что в сено я влезла не сама. Помню, что бездыханное тело, ещё несколько минут назад бывшее живым человеком, Святоша тоже куда-то отволок, бормоча ругательства. Меня же он спрятал на самом дне телеги, и уже сквозь муторную полудрёму я чувствовала, как она трясётся во время езды.
Рассудок вернулся ко мне только тогда, когда картина звуков вокруг меня окончательно перестала напоминать злополучную площадь. Содержимое моего несчастного черепа, похоже, совсем размякло — разве что не булькало. Булькало, однако, в горле. Я не сразу поняла, почему — но, когда потихоньку пробудились чувства, осознала, что меня тошнит, и тряская тележка этому очень способствует.
Сдерживаясь изо всех сил, я осторожно высунула нос из-под мёрзлого сена. Мимо мерно проплывали укрытые снегом виды на Сандермау. Тележка хрустела колёсами по снегу на горной тропе под Спящим Быком — цельным куском гранита неимоверных размеров. Над ней уже начинались пики Итерскау — непроходимые твердыни, «Ветрила Мира», как их называли старожилы. Они граничили с древними землями эльфов.
Тошнота стала совсем нестерпимой. Рот открывать не хотелось, поэтому я переползла туда, где сидел правивший телегой Святоша, и потянула его за полу дублёнки. Он обернулся:
— Очухалась?
Я зажала рот рукой и, кажется, икнула. Святоша все понял, потянул вожжи с характерным крестьянским «Тпрууууу!», и телега остановилась. Он проворно соскочил с неё, подошёл ко мне.
