Топорков и плотники, ладившие длинные ваги под угол сруба, замерли, удивленные нежданным вторжением.
Неподвижно стояла тетка Марина, тяжелые землистые руки цепко держались за палку-суковину; потом она, бормоча молитву, обошла тесный двор, крестя все, что попадалось на пути, — перекошенную дверь сарая, старый пень для колки дров, рукомойник на огородном плетне, пустую собачью будку — и возвысила голос, когда наткнулась на бревна, ошкуренные и протесанные; широко перекрестила и дом, и ваги, и бревна, и Топоркова, и плотников — каждого наособицу:
— Господи боже, спасения нашего, сыне бога живого, на херувимах носимый, превыше сый всякого начала и власти, и силы, и господства...
Сбившись в темную кучку, старухи жиденько, нестройно подхватили:
— ...ты еси велий и страшный над всеми сущими окрест тебе...
В тишине отчетливо звучали маловразумительные моления — тетка крикливо тянула:
— ...и в бегство претвори всякое диявольское действо, и всякое сатанинское нахождение, всякий навет сопротивления и належащия силы, от крова сего...
Дохнули эти слова холодом — столкнулись здесь, на невидимой черте, два мира, и мертвечина, уходящая в прошлое, ощущая свое бессилие, юродствует и цепляется за живое — лишь бы удержаться на один еще миг:
— ...господь мне помощник и не убоюся, что сотворит мне человек; и паки не убоюся зла, тако ты со мной еси. Яко ты еси боже, утверждение мое, крепкий обладатель, князь мира, отец будущего века, и царство твое, царство вечное: и тебе единого есть царство, и сила, и слава с отцом и святым духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
«Аминь!» — прошелестели старухи и пали на колени.
Бабка Даша, услышав молитву, тревожно шевельнулась, поднялась было с лавки, но Зина удержала. Выследила тетка Марина это движение, позвала:
— Господь пометил тебя, Дарья, своею милостью. Оставь их, — указала она палкой на плотников и Топоркова. — Блажен неходящий на совет нечестивых...
Величаво двинулась тетка через двор к бабке Даше, позади семенили две старушенции с иконой.
Топорков с трудом воспринимал развернувшиеся события — ошеломленный, он утерял способность что-либо сообразить, словно разворачивалось перед ним призрачное действо — безумное, непонятное; в эти долгие минуты он, казалось, не дышал — притаилось сердце в груди, пропали мысли, заглохли эмоции. Ему чудилось, что он спит наяву — вот она, истинная опасность, возникшая в тот самый момент, когда посчитал: самое тяжкое осталось позади, все остальное легче.
