О первом нашем знакомстве помню очень немногое. Мы сблизились и очень часто встречались уже в семнадцатом году. В тот памятный год я приехал с фронта в залитый красными флагами, бурно и шумно кипевший Петроград. Время было необычайное, коротко о нем не расскажешь. Помню, что жил я рядом с Ремизовым на Четырнадцатой линии Васильевского острова, в доме Семенова-Тян-Шанского, в одной из пустовавших квартир. Михаил Михайлович Пришвин — тогда еще кудрявый, подвижный, немного смахивавший на цыгана — обитал по соседству — на Тринадцатой линии, в крохотной однокомнатной квартире. Вот там-то, на Тринадцатой линии и у Ремизова, встречались мы почти ежедневно.
Время, как я уже сказал, было необычайное. Шаталась под ногами земля, в незыблемую прочность которой многие верили простодушно. В революционной столице выходили десятки газет разнообразнейших направлений — от большевистской «Правды» и горьковской «Новой жизни» до монархического «Нового времени» и черносотенного уличного листка, который издавал и редактировал «дядя Ваня», известный цирковой арбитр. В городе было пусто, жители разбегались за хлебом в уездные города и деревни, покинутые городские квартиры пустовали. Мы переживали тревожные июльские дни, Октябрь, выстрелы «Авроры». Пришвин работал в одной из многочисленных газет, где редактировал еженедельное литературное приложение — небольшой листок, носивший название «Россия в слове». В этом листке часто печатались пришвинские фельетоны и маленькие рассказы, принимали участие многие видные петербургские литераторы.
Помню знаменательный день, когда на Неве появилась «Аврора». Ночью мы вышли из пришвинской квартиры. В воротах домов стояла домовая охрана, улицы были темны и пусты. Там и тут слышались редкие двоившиеся винтовочные выстрелы. Мы шли осторожно, прячась за углами, прижимаясь к стенам домов. Любопытство тянуло на набережную, к темной, загадочной Неве. У Николаевского моста, где в те времена стояла часовня, у низкого гранитного парапета собралась небольшая кучка людей. Тускло горело электричество. Я осторожно подошел к этим людям. У самых перил, с винтовкой в руках, в насунутой на глаза серой папахе, стоял очень маленький солдатик. Кто-то заглянул в заплаканное лицо солдатика, с удивлением сказал:
— Да ведь это, братцы, баба!
И, ласково похлопав солдатика по вздрагивавшему плечу, наставительно добавил:
— Шла бы ты, милая, домой к мамаше-папаше, чего тут зря стоишь.
