У комбайна его ждали. Все было готово. Саша стоял на мостике, картинно держась за ручку штурвала, тракторист Колька, издали заметив директорскую машину, уже крутил заводную ручку своего «натика». Любочка и другая, незнакомая Ордынцеву студентка выглядывали из соломокопнителя.
— Поехали! — весело крикнул Ордынцев и взлетел на мостик. Тронулся комбайн. И опять степь показалась Ордынцеву круглой. И опять он, родившийся и выросший в этой степи, стал присматриваться к ней по-новому, любоваться. Никогда не бывало с ним этого раньше — ни в школьные годы, когда брал его батька с собой на мостик, ни в самые близкие два года, когда стал он работать после академии директором вот здесь, в Буранихе.
Ордынцев не оглядывался, не смотрел назад, на соломокопнитель, он смотрел вперед, в степь, и готов был обнять всю эту большую, прекрасную степь и готов был один сжать весь хлеб до последнего колоска. Он все стискивал железные поручни и улыбался. Степь колыхалась перед глазами, и плыла куда-то, и все поворачивалась вокруг невидимой оси и все плыла, плыла.
Ордынцев вдруг почувствовал, что засыпает. Он совсем не спал две последние ночи и почти не спал два последние месяца. Он вскинул голову и понял, что комбайн тащится страшно медленно, что трактор идет на первой скорости. Подал сигнал трактористу, трактор стал, Колька Пивоваров вылез из кабины.
— Чего кота за хвост тянешь? — раскатисто закричал Ордынцев, приставив ладони рупором ко рту. — Хлеб-то сухой. Давай на третью скорость.
Колька подобрался под самый мостик, вытянул губы и вдруг почему-то вспомнил Мишку Жданова и заговорил о нем:
— Мишка-то... Жданов. Он насчет баб быстрый. А насчет пашенички не спешил... Мы с ним по четыре бункера раньше с загонки брали. А теперь в тайгу он подался, в зверосовхоз... Слыхали?
Ордынцев махнул рукой, сделал начальственное лицо: «Ладно! Давай!»
Колька бегом вскочил в кабину, рванул трактор. Вскинулась подхваченная размашистым мотовилом плотная, причудливо уложенная дождями на земле пшеница. Не было у Ордынцева того безошибочного комбайнерского чутья, которое одно могло бы по звуку определить, как работает машина, по шелесту зерна, идущего в бункер. Но он почувствовал, что в машине нарушен какой-то еще непонятный ему ритм, что механизмы загружаются неравномерно.
Ордынцев забыл о Любочке, стоявшей где-то совсем рядом. Теперь он не глядел в степь, постепенно гаснущую в преддверии вечера. Сонливость прошла. Он не спускал глаз с хедера и в то же время чутко прислушивался к комбайну. Он не мог понять, что же происходит в этой огромной машине.
