Степин дом оказался рядом. Всё же влево мне нужно было идти. Чего моей шляпе вздумалось плыть вправо? Может, водоворот?
Дом был заперт, а в баньке светилось окошко. Я не стал в него стучаться. Сапоги стянул, пальцами пошевелил, перемотал портянки и быстро пошел на станцию Оять. Четырнадцать километров. Еще можно поспеть до поезда. Если очень торопиться.
Я шел по песчаной дороге на станцию и думал о том, как приеду опять на Носок. О Степе и Нюрке я не вспоминал. Далась же им эта банька! Ну пусть. Я думал только о Шанхае. Он должен ведь и зайца гонять. «Я приеду, и мы с ним пойдем... За Шоткусу слазаем... На Кандошское озерко...» Ах, как хорошо было думать о псе Шанхае. «Шанхаюшка, — думал я, — собачка...»
И вдруг понял, что он не остался у Степы, бежит со мной вместе. Тайком бежит. Всё понимает.
— Пошел! — крикнул я. — Я т-тебе д-дам!
Пес поотстал.
Я пошел быстрее и шептал:
— Собака! Ах ты моя собака! Ну подожди, подожди. Я же приеду. — На всякий случай рычал в темноту:
— А ну вер-р-нись! У-у-у!
Полдороги Шанхай таился, а потом догнал меня и побежал открыто рядом. Наверно, решил, что теперь прогонять его поздно, что Носок далеко позади и хватит терять охотничье время. Нужно лазить по лесу, искать глухаря и вешать его себе на ремень. Что может быть в мире важнее и прекраснее этого? Наверное, он подумал, бедняга, что я и есть единственный человек — Настоящий Охотник. Он бежал со мной по ночной дороге на станцию Оять и готов был бежать еще много ночей...
— А-а-а! — рыкал я. — Ты еще здесь, гад? А ну-ка давай отсюда! — Что я мог еще сказать Шанхаю?
Он не послушал меня. Он прибежал со мной к самому поезду. Мурманский поезд стоял здесь одну минуту. Я вскочил на подножку. И Шанхай тоже вскочил. Я взял его на руки. Он был тощий, гораздо легче, чем Кучка. Я стиснул пса и поцеловал его в холодный кирзовый нос. И бросил вниз, на платформу.
Поезд пошел. Шанхай сначала бежал вровень с моим тамбуром. Я глядел на него, и он подымал голову.
Потом он отстал, но было видно, всё бежит собака. Потом к поезду подступил лес.
Кажется, я тогда заплакал, а может, нет. Не помню.
Приехал к Степе только весной. Шел по дороге к Носку и всё улыбался: «Узнает Шанхай?»
— Как Шанхай? — Это первое, что я спросил у Нюрки.
— На свадьбе вон у Полины Радыничевой гуляли и застрелили. Жалко, конечно, всё же как свой был. Хорошо, хоть его, а не Рекса, не Жучку. Они хотя породистые, а этот — что? Так только, один вид, что собака.
