Литургия смерти и современная культура | страница 66



Неслучайно вся наша телевизионная реклама приобрела эсхатологическое звучание — она относит всё к конечной судьбе человека. Почему? Потому что мы создали этот сатанинский мир. Но это — безумное христианство, это «христианские истины, сошедшие с ума». Горизонт скрыт, и падший человек придумывает себе маленькие утешения — прогресс ит. д., или уподобляется чеховским героям, которые умирают от чахотки и говорят, что следующие поколения будут счастливы... И люди умирают ради следующих поколений! (В своем христианском эгоизме я никогда не мог понять, почему я должен умирать ради того, чтобы какой-то негр в Гане в 2000 году мог купить вторую машину! Почему я должен жертвовать тем драгоценным малым временем, которое мне отпущено в этом мире, в котором умирают люди? Коммунисты умирают, марксисты умирают, и только христиане выживают: они все еще спрашивают: «Что мы будем иметь от христианской веры?» Все остальные готовы умереть за свою утопию.)

Сегодня этот эсхатологический оптимизм секуляризма трещит по швам. Прогресс привел к очередям на заправочных станциях. Война? Вечный мир? В Найаке до сих пор живут несколько баптистов, которые собираются для обсуждения «вечного мира» в этом мире, в котором каждый серьезный человек знает (а Библия знала всегда), что в мире будут воевать до скончания века. Все эти мелкие «божества» — «вечный мир», «хлеб для всего мира», «марш десятицентников»[10] — и связанная с ними терминология сегодня ничего не значат. (Почему именно десятицентовая монета, когда даже доллар не имеет смысла?) Так что образовалась трещина... Люди сегодня отказываются не только от секуляризма (и слава Богу, что они это делают!) и консюмеризма, но и от эсхатологии. Сегодня они хотят бежать — в приятное лоно дзен-буддизма. Безответственность! Что такое есть в этой «духовности», что заставляет меня надеяться на то, что само слово «духовность» исчезнет из нашего словаря? Что? Ведь это — побег. Это — отрицание ответственности. Это на деле — очередное отрицание христианской эсхатологии, на этот раз по «религиозным» причинам. [...]

Возвращение жизни смысла

В заключение я скажу, что, возвращая на прежнее место смерть и литургию смерти в ее истинном виде, мы возвращаем смысл жизни, этой жизни, потому что в этой жизни ничего никогда не пропадает. То, что я знаю, что я теперь говорю, — все это имеет смысл сейчас потому, что обладает вечным смыслом. В этом — возвращение к истинно христианскому пониманию эсхатологии — эсхатологии не как интереса к потусторонней жизни, но как веры в то, что цель каждого слова, каждого момента во времени, каждой печали в этом мире — вечна... Если жить этой верой, если действительно знать, что «да приидет Царствие Твое» и «Гряди, Господи Иисусе!» — истинный смысл жизни и смерти, потому что относит все к конечному исполнению всего в Боге, тогда и жизнь, и смерть наполняются смыслом, потому что жизнь полна этой «бессмертной смерти», а смерть — той Жизни, которая есть Надежда... [...] Нам нет нужды немедленно идти проповедовать все это в банках и супермаркетах, нам не нужно открывать «читальни», как это делают сайентологи, мы не будем печатать в газетах призывы: «Придите к нам, православным! У нас вы найдете смысл жизни и смысл смерти!» Нет, мы должны в первую очередь заново раскрыть, восстановить нашу веру и жить по ней. И Господь покажет нам, где и как изнутри этой культуры, этого «света Православия», этой победы Христовой начать наш труд.