В Ярославле еще не опали листья с лип и ясеней. На приволжских ярославских бульварах пахнет так же, как на бульварах Архангельска у Северной Двины и на бульварах Николаевска-на-Амуре. Тут русский дух, тут Русью пахнет, то есть большой русской рекой.
Экскурсовод Ярославского бюро туризма Александра Сергеевна отвесила нам поклон по-русски: «Добро пожаловать». Мы пошли за нею по Руси, частью сохраненной, частью отреставрированной. Увидели скрестившего на груди руки, над Волгой, Николая Алексеевича Некрасова, который погибал в Петербурге, а потом оживал у себя на родине, в Карабихе. Можно постоять рядом с ним, с книжкой Некрасова в руке, раскрыть наугад, повздыхать вместе с поэтом, заверить его, что — не забыт, возвышен, не зря...
Я призван был воспеть твои страданья,
Терпеньем изумляющий народ!
И бросить хоть единый луч сознанья
На путь, которым Бог тебя ведет;
Но, жизнь любя, к ее минутным благам
Прикованный привычкой и средой,
Я к цели шел колеблющимся шагом,
Я для нее не жертвовал собой,
И песнь моя бесследно пролетела,
И до народа не дошла она,
Одна любовь сказаться в ней успела
К тебе, моя родная сторона!..
Уплыла в небытие Кострома, с ее многовековой принадлежностью к Российскому государству, с ее ветхим дебаркадером, безо всякого речного вокзала, с беседкой на бугре, некогда на валу — вал укоротили в связи с каким-то строительством; беседку перенесли на бугор. В этой беседке любил посиживать Александр Николаевич Островский. И добрую половину своих пьес он посвятил волжскому купечеству. И «Жестокий романс» по «Бесприданнице» Эльдар Рязанов снимал вот здесь, в Костроме. И дебаркадер все тот же, что был во времена купца Паратова...
В Ярославле я думал, что стоило, стоило ехать, плыть, идти — осуществить, апечатлеть, почтить Ярославль, с фресками середины XVII века в церкви Ильи Пророка, со стихами Володи Торопыгина, Вадима Шефнера, посвященными этой церкви, прочтенными Александрой Павловной наизусть...
У Шефнера я такого стиха не нашел (может быть, плохо искал). У Торопыгина — вот, извольте:
ИЛЬИНСКИЙ СОБОР В ЯРОСЛАВЛЕ
Иконостаса тусклым блеском
он освещен.
И сквозь века мерцают фрески
со всех сторон.
Всегда я помнить буду ясно
одну из них,
Ее особенные краски
и каждый штрих.
Серпов изгибы голубые
сверкают тут.
С небес сошедшие святые,
как смерды, жнут.
Согбенные мужицкой долей,
идут они,
И ноги им босые колет
простор стерни.
От солнца жаркого их лица
черны, как дым...
И я почти готов молиться
