В этих словах запечатлелось признание не только художественной зрелости нашей молодежи, но и мастерства представителя русской дирижерской школы Л. В. Николаева, воспитывающего в высоких традициях отечественной музыки одно за другим поколения артистов оркестра.
Герберту фон Караяну свойственно глубокое проникновение в те идейные концепции произведений, которые обусловливают весь арсенал средств выразительности, находящийся в распоряжении современного композитора и накапливавшийся веками. В нашей стране этот удивительный мастер завоевал славу и признание. Вместе с тем все мы, знакомые с его искусством, понимаем сложность его творческого и человеческого облика, постижению которого, несомненно, будет способствовать публикуемая книга.
Доктор искусствоведения Игорь Бэлза
Музыканты — Западноберлинского филармонического оркестра перестали настраивать инструменты, и в публике воцарилась мертвая тишина; оркестранты, казалось, тоже чего-то напряженно ждали. Но как только появился дирижер и медленно направился к пульту, все оркестранты, как один, молча поднялись, выражая свое глубочайшее уважение к этому человеку, а публика разразилась оглушительными, нескончаемыми аплодисментами. Дирижер еще не продемонстрировал собравшимся свои музыкальные таланты, но уже взволновал публику так, как это удается только великим артистам, само появление которых вызывает мгновенный отклик у зала.
Не дожидаясь, пока стихнут аплодисменты, завораживающе властным и вместе с тем плавным движением он поднял палочку, и полились звуки Героической симфонии[28]. В продолжение всего этого долгого произведения дирижер стоял совершенно неподвижно, двигались только его руки. Он дирижировал будто в состоянии экстаза: глаза закрыты, красивое, с крупными чертами лицо искажено нервным напряжением. Почти незаметным движением руки он заставлял оркестр дать такое «фортиссимо», от которого бросает в дрожь, и тут же, не прикладывая пальца к губам, не пригибаясь, повелевал музыкантам перейти чуть ли не на шепот. Этот человек так редко пользовался привычными жестами, что казалось, будто он управляет особым, никому не видимым оркестром. Однако не приходилось сомневаться в том, что эта удивительная интерпретация Героической симфонии целиком принадлежала ему. Исполнение было доведено до совершенства, отличалось такой сосредоточенностью и собранностью, которые не часто встретишь у музыкантов-профессионалов. Необъяснимым, таинственным образом этот человек завораживал и слушателей, и оркестрантов, максимально выявляя их музыкальные способности. В те пятьдесят минут, пока звучала симфония, для дирижера и исполнителей не существовало в мире ничего, кроме всеподчиняющего бетховенского творения.
