Уезжал я из Москвы на поиски щук-громадин в конце июня. Добрался на поезде до первой железнодорожной станции Архангельской области, провел на карте прямую линию до города Повенца, Карельской АССР, и тронулся в путь, правда, не но прямой, а по наезженной проселочной дороге.
Лето стояло жаркое, сухое, неподъемный рюкзак, набитый до отказа всевозможным снаряжением, и дорога по взгоркам отнимали так много сил и заставляли так сильно потеть, что рубашку во время коротких остановок приходилось просто-напросто выжимать. Но вот дорога спустилась вниз, высокий, прямоствольный лес опустил на дорогу глубокую тень, и почти тут же у дороги открылось сначала небольшим заросшим заливом, а потом и широким плесом с темной водой озеро Глубокое.
Может быть, и прошел бы я в этот день еще километров десять — двенадцать, но первое северное озеро, встретившееся мне в пути, показалось таким тихим и таким приветливым, что очень скоро на берегу у самой воды поднялась в кустах моя палатка — моя первая стоянка на архангельской земле.
Вечером я варил уху. И почти тут же на дымок костра подошел к палатке человек. Как звали этого человека, я уже не помню, но весь наш вечерний разговор остался в памяти, как осталась для меня надолго первая белая ночь архангельского Севера.
Белая ночь... Она даже не белая, а прозрачная, голубоватая, в малиновых околышках зари. Заря, кажется, вокруг, и ее отгораживают от меня и от озера лишь резные елочки по берегам-холмам. Елочек по холмам много. У глубокой, молчащей какими-то своими тайнами вечерней воды костер. Огня почти не видно рядом с малиновыми облаками, вокруг только дым. Дым от комаров, что досаждают со всех сторон, дым для уюта и для первого здесь, на Севере, рассказа о медведях. Рассказывает мой гость:
— Человека наш медведь не боится, когда не досаждают. Бывает, и сам покажется, и к костру выйдет, будто ищет чего. Сидели мы как-то у костра вот так же. Котелок с ухой сняли, поужинали и чаю попили. И огня-то не осталось — уголья одни в костре. А он и пришел. Вышел он тихо, так, что и не слышали. Вышел из кустов и глядит на нас…
Помню, как поразило меня тогда то уважение, с которым рассказывал о медведе коренной лесной житель, охотник, рыбак. «Он», «медведь» произносилось величаво, почти торжественно.
— А ружья у вас были с собой? — спрашиваю я.
— Были. Трое нас было — у каждого по ружью.
— А почему не стреляли?
— А пошто стрелять-то? На мясо, что ль?.. Когда за лосем ходим, о мясе думаем, а за медведем — нет.
