- Угадали. Муж где-то по делам носится. А я вот, думаю, зайду, а то живу, живу, не знаю, чем вы народ завлекаете.
- Милости просим, рады, рады.
Он, не моргнув глазом, взял у неё двадцатку и, почтительно приняв плащ и зонтик, уже вел в зал, который музыкой, звоном, вскриками и смехом, словом обычной атмосферой бездумного веселья встретил её. Может это и требовалось.
Ее усадили за столик на четверых. Она была одна. Официант быстро принял заказ, заламывая черную бровь в ответ на её быстрое: это принесите, и это, и это...
Заказывала много и подряд. Не потому, что хотела есть, или пить, но что-то делать было надо, почему бы и нет?..
Опять шампанское в ведерке со льдом, графинчик с коньяком, сок, салаты... Официант ловко налил коньяк (она выпила), умчался, принес ещё какие-то салаты, успев поднести огонь зажигалки (она закурила), потом горячее (она не разобрала что). Тут же хлопнула пробка, шампанское вспенилось в бокале, потом - в ней самой. Она весила все меньше и меньше; она дивилась, когда же ветер сможет справиться с ней, когда отнесет её к Семенову, уже жалеющему о своем предательстве? Он, наверное, уже все понял, все осознал, заболел от тоски, хуже нет тоскующего мужчины, они как дети, становятся маленькими, крохотными. Ох, как хорошо! Детские ручки сломленного мужчины: жар её груди вольет в них силу!.. Грязный от пыли дорог? Ее слезы омоют его... у неё пркрасные глаза - все гворят... Конечно, он вернется, он поймет, как был неправ, вернется, потому что все, что было между ними нельзя перечеркнуть... нельзя забыть вкус его речи, вкус его губ, вкус его зубов, вкус его рук... Его руки - самые сильные, самые нежные, они всегда были рядом, чтобы поддержать, чтобы успокоить, чтобы ласкать!.. Они встретились, чтобы не расставаться никогда... Он говорил это ей в Италии, у моря, и плыли ангелы, плыли звезды, плыла луна, как ночное солнце, плыли спящие яхты с влажными от росы палубами и нацеленными к небу мачтами, все плыло в воздухе с ним и с ней...
Лиза вдруг так сильно ощутила его рядом с собой, в соприкосновении, жарком и жадном, она слышала его голос, ощущала, сжимала в объятиях, прижимала к животу, ребрам, трепетавшим, как ресницы глаз во мраке...
- Да, еще, - кивнув, она позволила официанту налить ещё коньяка.
- Вы не стали кушать, - сказал он, имея в виду горячее блюдо. Официант был предупрежден метрдотелем, потому был - сама предупредительность.
- Может подогреть? Или что ещё хотите?
