Впервые оказавшись за границей, поэт увидел «страшный черно-золотой мир ночной Европы»: сытое самодовольство избежавших войны шведских буржуа, горы коровьих и свиных туш в мясных лавках Стокгольма и сразу после этого — голодный Берлин с безногими инвалидами на тележках и костлявыми проститутками.
В Берлине Антокольский пробыл около месяца. «То, что смутно мерещилось в Стокгольме, — пишет он в «Повести временных лет», — тема гибели буржуазной культуры, — здесь стало отчетливым заданием, начало находить выражение в стихах».
Стихи о Швеции и Германии, составившие вторую книгу Антокольского — «Запад» (1926), когда-то казались автору «мандатом для входа в актуальную советскую поэзию». Так оно и было. «Стокгольм», «Белая ночь», «Камень», «Ночной разговор», «Гроза в Тиргартене» — эти стихи, проникнутые острым чувством времени, продолжают существовать в нашей поэзии и поныне.
Так мрачен бред былых династий.
Так мрачен час ночных громил.
Так мрачен парк. Так прочен мир.
Так прочно входит в мир ненастье.
Так человек молчит, когда
Заболтана грозой на го́ре,
Захлещет рыжая вода
На бронзу голых аллегорий.
Таким предстает перед поэтом страшный мир ночного капиталистического города. «Гроза в Тиргартене», откуда взяты эти строки, от первого до последнего слова проникнута предчувствием бури, надвигающейся на германскую столицу. Над парком раздаются раскаты грома, вспыхивает молния. Поэт вкладывает в ее уста гневный монолог.
Не менее острым ощущением приближающейся бури проникнут и «Ночной разговор». Поэт вводит нас в мир послевоенной Европы, населенный людьми-призраками. От имени одного из них и написано стихотворение. «Я сумрак всех улиц и сцен, городов обнищалая роскошь», — говорит он о себе. Он воевал под Шарлеруа и под Варшавой, он вернулся домой в надежде на то, что его ждет, наконец, человеческая жизнь, но вместо нее попал в ад: «В буре бирж и в джаз-бандовом лязге ни плясать, ни учиться, ни спать».
Стихи Антокольского о Германии да и о Швеции были одной из первых в советской поэзии попыток реально показать мир послевоенной капиталистической Европы: голод, безработицу, богатство одних и нищету других.
Теперь, когда прошли десятилетия, особенно отчетливо видно, что эта попытка оказалась удачной: Антокольский не просто бранит буржуазную цивилизацию, как делали некоторые другие наши поэты, а создает ощущение внутренней неизбежности ее краха. Почти в каждом стихотворении, вошедшем в «Запад», мы чувствуем дыхание Истории. Поэт как бы концентрирует в себе историческую память человечества: «Европа! Ты помнишь, когда...»
