Даже белка и та уголок свой знает. Зиму и лето живет на одном месте. И только в бедственный год, когда случится неурожай орехов на кедре-кормильце, рушится этот давнишний обычай. Собираются белки большими стадами и кочуют по тайге. Ничто не устрашает встревоженных зверьков. Они переплывают реки, не обходят людных городов и деревень. Много белок гибнет во время таких путешествий.
И волки свою обитель знают. Крепко привязаны к знакомому лесу. Живут парой или семьей. Беда той деревне, возле которой появится выводок. Перережут скот, передавят собак.
Зима поворачивает вспять законы зверей. У хищников круг охоты расширяется, стаями собираются птицы, стадами живут копытные. И чем суровей зима, тем больше путаницы в звериных порядках.
И еще есть в природе закон — жить только сильным. Сама жизнь ведет отбор. Не встретишь в лесах хилого зверя, не увидишь птицы с перебитым крылом. Все быстроногие, быстрокрылые. Не удрать худому, ослабшему лосю от волка. Здоровый спасется, даст достойное племя. Сломает ногу лесной козел — опять пожива голодным волкам. А кто же волков съедает?
…В тихое морозное утро октября по лесу шли волки. Солнце играло на обледенелых стволах деревьев. Щурят звери глаза от лучистых бликов. Впереди, как всегда, — матерые. Волчата к этому времени хорошо подросли и мало отличались от старых. Только пышная шерсть была гуще, да морды еще без единой царапины. Далеко сзади брел тощий грязный волчонок.
Миновав на угоре высокий лес, волки спустились в низину и еловой гривой направились к знакомому болоту. Шли цепочкой, никто не забегал вперед, не сбивался в сторону. Самый неуловимый звук хищники мгновенно засекали и, как по команде, враз останавливались. Чем ближе подходили к болоту, тем чаще стали их таинственные остановки. Собравшись в круг, звери недоверчиво оглядывали друг друга, подозрительно прощупывали глазами кусты, деревья. Замирал и больной волчонок, завидев остановившуюся семью.
Болезнь и голод медленно, но неотвратимо вершили губительное дело над молодым зверем. На обвисшей шкуре шерсть скаталась, четко проступили ребра. От волчьих обедов ему не доставалось даже обглоданной косточки. Только сунется, только даст о себе знать, здоровые волчата, а то и переярки, набрасываются на него. А тут уж спасайся! Промедлишь — и заедят. День ото дня хирел отторгнутый от семьи волчонок. Самостоятельно охотиться он не умел, да и боялся оторваться от выводка. А ненависть родичей к нему все возрастала. Теперь его драли только за то, что он попадался на глаза.
