— Какую записку, где? — набросились мы.
— А вот, — и подает нам женскую босоножку с левой ноги, на которой ярким фломастером начертано: "Я пошел искать устриц за второй мыс".
Записка… Этот опорок давно валяется здесь. Мы равнодушно отфутболивали его ударом ноги подальше, чтобы не путался, а Пищулин — вместо бумаги использовал. И еще возмущается, что мы не поняли!
Страсти горели, наверное, с час, но каждый остался при своем мнении. Никто никого не смог убедить.
Ночью сквозь Дрему слышу все нарастающей силы дробь дождя по кровле дома. Сразу отлетела дремота: первый ливень! До этого нас поливали просто дожди, теперь же дому предстояло выдержать серьезное испытание. Ливень шел часа три, и все это время я лежал, напряженно прислушиваясь, ожидая, что вот‑вот откуда‑то прорвется вода и от нее уже ничто не спасет.
Высунул голову из‑под пиджака, и сразу же точно рот попала большая пресная капля. Слышу, как и в других местах в доме падают одиночные капли. Но это все! Дом выдержал ливень. Подмок только мой блокнот, лежащий с самого края, а мы сами остались сухими.
А утром — еще большая слабость. В первой половине дня я был четыре раза в состоянии, близком к обморочному. Весь день — яркое, слепящее солнце, жара, которой здесь еще не было, на небе — ни облачка. Единственное спасение — морс. Плавать не хочется, только: неподвижно лежать в воде.
Но и этого удовольствия, к сожалению, мы не можем позволить себе столько, сколько нужно, сколько хочется: у нас много дел. И главное из них — добыча огня. Эта работа — самая неприятная и изнурительная — уж очень выматывает.
Иногда, после новой попытки, приходится неподвижно лежать на земле, раскинув в стороны руки, медленно, собирая силы. От одной мысик, что надо добывать огонь, паршиво становится. А тут такая жара — мы еще больше размякли, завяли…
Сделали три дырки в доске — Толя держал ее отдельно, берег, словно фамильную драгоценность. Прокрутили эти дырки. Как всегда — ничего. Даже угля не видели! Наверно, по структуре плохая доска.
Хотели отложить, но Толя сказал: "Давайте еще пару попробуем". Согласились. Когда есть такая определенность, когда знаешь, что вот эти — две последние дырки, а потом доску можно забросить ко всем чертям, тогда все‑таки легче.
И вот мы снова сели крутить. На этот раз дым был хороший — густой, плотный. Уголь тоже получился отличным. Мы его положили на трут из расщепленной пеньковой веревки, обмотанной сухим кусочком бумаги: получилось внешне некоторое подобие сигареты или скорее самокрутки, "козлиной ноги".
