Одно за другим орудия поворачивают свои зеленые стволы с ребристыми надульниками в одном направлении — на дом с выбитыми стеклами, чуть пониже знамени, вьющегося над черепичной крышей.
…Уже от первого залпа облако розовой пыли взлетает над домом и долго висит в утреннем воздухе. Разлетаются во все стороны кирпичи старой кладки, и топко визжит где-то рядом над головами, еще, должно быть, горячий, снарядный осколок.
— Ой, лышенько, да разве так можно, целая дивизия на такую маленькую кучку людей? Хиба ж так воюють? — причитает жена Пеньковского.
— Беги в подвал, тут опасно! — подталкивает ее Никита.
— А ты?
— Иди, иди. Я приду!
Он остается один, приседает возле стодолы и, вздрагивая при каждом новом залпе, видит, как с упрямой и жестокой последовательностью снаряды поражают здание заставы. Все оно, как пламенем, охвачено розовой пылью — и в этой пыли ярко вспыхивают новые разрывы. И снова, после быстрых вспышек разрывов, разлетаются обломки кирпича, плитки черепицы. Розовая пелена пыли посыпает пепелище, окрашивая в один цвет весь двор.
Вот рухнула левая половина верхнего этажа вместе с крышей и балками. Вот вырвало угол с торчащей трубой и трубу зашвырнуло на высокую акацию.
Орудия выплевывают буро-красное пламя. Снаряды один за другим подтачивают нижний этаж дома, отгрызают куски его степ, и наконец фасад здания рушится, увлекая за собой другие стены.
Долго расползается в воздухе густое, почти багровое облако кирпичной пыли, сажи и дыма. Странной кажется тишина, возникшая на полях. Ведь слух уже привык к чередованию звуков: залп — разрыв, залп — разрыв!
Ветер рассеивает остатки кирпичной пыли, и Пеньковский видит, что бывшего фольварка больше нет…
На холме, где еще так недавно высился высокий прочный дом, сейчас лишь груда развалин. Уцелело только каменное крыльцо под жестяной крышей да ведущий от него в первый этаж прочный коридор. Пеньковский представляет себе, сколько пограничников завалено обломками. Он мысленно видит убитых детей, женщин, задыхающихся бойцов, тщетно пытающихся выбраться из-под развалин.
Кроме женщин, детей и раненых, в подвале остался лишь Зикин. Он пришел за патронами и задержался, ожидая, пока женщины набьют ленту. Все остальные люди были в укрытиях, в блокгаузах. Когда оба этажа рухнули, гибель здания не вызвала жертв.
— Ох, ты! — вскрикнул Зикин, услышав, как тяжело повалилась стена. В подвале сразу потемнело, как в осенний день, когда дождливая черная туча неожиданно заслонит солнце.
