— Пиалу и костяной кинжал, — отчеканил аспид, — ты с ними отсюда не уйдешь.
Вот привязался-то, а!
Постояла, посмотрела, подумала, и…
Резко шаг к аспиду сделала, руку подняла, ладонь к щеке черной словно сажа приставила, в глаза заглянула и передала ему, то воспоминание из прошлого, что клюка лешему поведала. Как есть передала. И черноту, по лесу расползающуюся, и землю трещинами покрывающуюся, и листву прахом осыпающуюся, и слова юного аспида «Покойся с миром, прабабушка». Все-превсе передала, и когда застыл аспид, соляным столбом застыл, сама быстрехонько клюку подхватила, оземь ударила, да и перенеслась без слов и объяснений аккурат на самый берег Заводи.
***
Водя меня ждал. Сидел красивый такой, одетый полностью по-человечески, с волосами уложенными, с лицом частью чешуей покрытым и ждал.
— А с лицом чего? — вопросила я, подходя ближе.
— Эмм… новая мода, русалки мои постарались, покуда отдыхал, не хотел при них снимать, труд старательный напраслиной величать, — величественно произнес водяной.
Я пригляделась к чешуйкам — те казались серебряными, да тонко выделанными, видать и правда работа сложная, особенно для русалок. Им же серебро вредит, это Водя сильный ему серебро ни по чем, а русалки они по обыкновению с жемчугом возиться могут, а тут точно металл.
— Красиво, — протянула я, любуясь тем, как луна в чешуйках отражается.
— Правда нравится? — оживился Водя.
— Очень, — серьезно подтвердила я. — Ночью особенно хорошо смотрится.
Из земли вышел мой леший, со всем для ритуала надобным, поглядел на водяного, от чего-то при друге моем помрачневшим, да и сказал:
— Это ж какой величины синячище-то должен быть, чтоб его залечить нельзя было, и пришлось серебром маскировать?
Водяной застыл, сделав вид, что вообще ничего не слышал. А я вот замерла, но по другому поводу — это что вот сейчас было-то?
— Водя, — голос мой сорвался и шепотом сдавленным стал, — на тебя аспид напал?! Как посмел? На моей-то земле?!
Не ответил мне водяной ничего, зато леший внес ясность в ситуацию:
— Не, не на твоей земле, Веся, в воде дрались мужики, не иначе.
И Водя мой, хоть и так ровно стоял, а выпрямился и еще ровнее стал, и хотел было что-то сказать, но перебил его лешенька, так рассудив:
— Аспид хоть и гад, но гад благородный — у водяного супротив него на земле не было бы и шанса, вот аспид и благородно набил ему морду аккурат в его стихии.
Тут отмер Водя, да и прошипел:
— А не пошел бы ты, леший, тропкой нехоженой!
