Таким образом, медицинская модель утраты как болезни, за которой следует этап выздоровления, неуместна. В некотором смысле эта идея может быть связана с тезисом Филиппа Арьеса, что в современной Западной Европе смерть стала техническим явлением, сконцентрированным в больницах[218]. Но экзистенциальная модель, сфокусированная на проблемах идентичности и ее изменения, гораздо более уместна в вопросах жизни и смерти, чем медицинская модель, не в последнюю очередь потому, что она помещает в центр внимания отдельного человека, а не оставляет его или ее лишь объектом силы. Важное исследование, проведенное Кляйреном, показало, что многие матери просто «не возвращаются к нормальной жизни» после смерти ребенка. Такая потеря включает частичную потерю себя, которая не может быть компенсирована каким-либо простым способом; как выразил это Денис Класс в обширном исследовании о погибших родителях, «подобно ампутации, утрата родителей — это постоянное состояние»[219]. И конечно же, ни одна простая стадиальная теория скорби не может разобраться с такой утратой, как ясно показала критика стадиального подхода Элизабет Кюблер-Росс[220].
Один очень важный аспект обширной проблемы природы горя раскрылся до, во время и после публикации в 2013 году «Руководства по диагностике и статистике психических расстройств» (DSM) Американской психиатрической ассоциации. В отличие от предыдущих изданий, в пятом позволяется классифицировать некоторые случаи скорби после тяжелой утраты как болезнь и получать соответствующее медицинское лечение. Здесь сложность вызывает различение «обычных» и «сложных» форм горя. В широком обсуждении звучало мнение, что здесь происходит медикализация обычного человеческого переживания горя, в то время как другие считали целесообразным признать, что для некоторых горе может быть настолько сильным, что медицинская помощь обязательно должна быть доступна[221].
Как бы то ни было и какой бы ни была точка зрения на горе, мы настаиваем, что биологические и социальные измерения в совокупности формируют людей, переживших в результате переживания тяжелой утраты определенные изменения. С помощью погребальных обрядов, не в последнюю очередь благодаря силе слов, они преодолевают жизненные трудности и тем самым подтверждают социальную цель своей культуры. Причина, по которой неправильна интерпретация горя как болезни, заключается именно в том, что выздоровление возвращает человека в нормальное состояние. Весь наш пафос заключается в том, что ритуалы утраты создают другого человека. В то время как похоронные обряды действительно представляют собой обряд перехода в смысле ван Геннепа, перевод индивида из одного социального статуса в другой, они вместе с тем должны рассматриваться в терминах Блоха как процесс отраженного завоевания, посредством которого происходят личные изменения вследствие опыта встречи со смертью.
