пока не получу вести о единственном сыне, я не вернусь с путей к гяурам. Или сбросить мне, Казан, башмак со своей ноги? впустить мне черные ногти в мое белое лицо? раздирать ли мои алые, как осеннее яблоко, щеки? пролить ли свою алую кровь на свою чадру? навлечь ли тяжкое горе на твою орду? стонать ли мне, приговаривая: сын, сын? В рядах прошли отсюда
[381] красные верблюды; прошли
[382] и их верблюжата с ревом; моего верблюжонка я лишилась; реветь ли мне? Прошли отсюда
[383] кавказские кони; прошли и их жеребята со ржаньем; моего жеребенка я лишилась; ржать ли мне? В стадах прошли отсюда
[384] белые бараны; прошли и их ягнята с блеянием; моего ягненка я лишилась; блеять ли мне? Стонать ли мне, приговаривая: сын?». Еще одно она сказала: «Я говорила, что, поднявшись, встану с места; я говорила, что сяду на своего черногривого кавказского коня; я говорила, что войду в среду остальных огузов; я говорила, что возьму светлоокую девушку-невесту; я говорила, что поставлю на черной земле свой белый шатер; я говорила, что пойду и введу сына в большой свадебный шатер; я говорила, что дам ему достигнуть предмета своих желаний. *Дал ли ты ему достигнуть предмета своих желаний? Да встанет моя черная голова перед тобой, Казан!
[385] Моего ребенка не видать; моя печень горит; что ты сделал? скажи мне, не скажешь — тогда, *как огонь, постигнет тебя мое проклятие, Казан!».
[386]Как сказала это мать юноши, у Казана ум вышел из головы; его черная печень задрожала, его бедное сердце запрыгало, его темные глаза наполнились кровавыми слезами; он говорит: «Красавица моя, если бы сын пришел, у тебя ли бы я спросил? Не бойся, не заботься; он на охоте; о сыне, что остался на охоте, не заботься! Дай Казану срока *семь суток [?];[387] если сын в земле, я извлеку его (оттуда); если он на небе, я заставлю его спуститься оттуда; если найду, то найду; не смогу найти — тогда бог дал, бог взял; что мне делать? вместе с тобой я предамся черному горю».[388] Ханская дочь говорит: «Как я узнаю, Казан, что юноша остался на охоте, если ты со своим усталым конем, со своим иступившимся копьем пустился вслед за ним». Казан вернулся назад, направился по тому же пути, по какому пришел. Наступила ночь; мать юноши, не разведав, тайно отдала приказ: «Пусть придут *за ним[389] девяносто отрядов молодых огузов, пусть знают беки, что юноша в плену», — сказала она. Она пришла туда, где были разбиты враги; увидела, что сорок джигитов ее сына перебиты, что бедуинский конь юноши лежит, пораженный стрелой; среди трупов она не нашла трупа своего мальчика, нашла его плеть с золотой рукояткой, верно узнала, что ее сын очутился в плену у гяуров. Она заплакала: «Сын, вершина моей черной горы! сын, разлив моей обагренной кровью реки! в дни старости отнятый у меня единственный сын!». Так говоря, она застонала, направилась по следам гяуров.
