.
Тем не менее Сомов уехал во Францию не только поэтому. Ранее уже упоминалось, что там жил М. Г. Лукьянов, многолетний любовник Сомова, который в 1918 году уехал из России со своей новой пассией, офицером М. В. Кралиным[28]. От него долго не было вестей, но вскоре после возобновления переписки Лукьянов дал понять, что хотел бы видеть художника. Он настойчиво приглашал Сомова в Берлин,
где жил в это время, хотя бы ненадолго. «Мне так бы хотелось устроить тебя, чтобы ты мог отдыхать и предаваться своим любимым занятиям и удовольствиям, — писал Лукьянов в Петроград 30 августа 1922 года. — Если ты сюда приедешь, то у меня денег хватит вполне на год для двоих, чтобы ты мог отдыхать. Это меня не стеснит нисколько, а за это время могут прийти всякие комбинации и случаи, так что мое положение сможет продлиться и дольше»[29].
Сомов не хотел или не видел возможности ехать в Европу немедленно. Он воссоединился с бывшим любовником лишь летом 1924 года, когда приезжал в Париж, — туда незадолго до того перебрались и Лукьянов с Кралиным. Во Франции, втайне от последнего, интимная связь возобновилась.
Для понимания записок Сомова важна женская идентификация Мефодия Лукьянова и Михаила Кралина, которые называли себя соответственно Мифеттой и Машей. Вот пример: «…в 3 часа в Grandvilliers дома. Был поражен, что все комнаты уставлены новой мебелью, коврами, циновками, моя превратилась тоже совсем — письм[енный] стол, комод и т. д. Меня долго морочили: будто разбогатели от содержателей. Обе»[30].
Проявления женской самоидентичности гомосексуалов встречаются не только в сомовском повествовании, но и в переписке Лукьянова. «Сегодня скверная погода, сумрачно, моросит, — писал он А. А. Михайловой. — У меня, наверное, от погоды, настроение убийственное — свет не мил, и ничего не хочется. Это у меня бывает периодами (“месячные”, как у всех порядочных джинчин[31])»[32]. В другом послании Лукьянов делился с Михайловой: «Ты представь, сегодня я сделала четыре визита и два обманула еще, в таком же роде и все последующие дни. К тому же все почти бабы, бабы и бабы, и скоро случится, что я их духа не буду переносить, хотя и сама того же теста. Какое-то сплошное бабье засилье, хоть бы ребеночка какого завести, только мужского пола»[33].
Женская самоидентификация была свойственна и некоторым другим гомосексуалам из круга Сомова, поэтому читателя дневников не должно удивлять, что художник употребляет женские имена, в том числе в эротических описаниях.
