Облако возмездия | страница 29



Этот привокзальный майдан поражал какой-то отчаянной неприкаянностью и, что ли, заброшенностью. Случайностью, будто образовался сам собой, благодаря естественному упражнению пространства, и никто обладающий тренированной фантазией не корпел над его планом. Вид он потому имел совершенно необжитой и как бы временный, несмотря на то, что повсюду толпились группы людей. Однако люди выглядели молчаливыми и неподвижными, будто, точно общим горем, были придавлены к скамейкам, каменным парапетам и собственным баулам безнадегой ожидания чего-то невозможного. Реально ощутимое чувство отчужденности вокзального пространства, изъятия его из остального космоса, еще усиливалось внешним видом этих пятиэтажек. Они, во-первых, стояли, повернувшись к площади спиной. Многие балконы были застеклены — в порядке частной инициативы и вразнобой подручными средствами, другие пестрели развешенным на веревках для просушки бельем, передававшим особой сигнальной азбукой последнее послание остающихся: прощай, безнадега. И ни одного человека, ни в окне, ни на балконе, точно оставшиеся в них жители уже забыли о решившихся на побег. За ненадобностью.

Мимо, не сбавляя скорости, пронесся очередной состав. Машинист дал гудок, и протяжный рев локомотива, дробясь отлетающим грохотом, потянулся за вагонами в область постоянно возникающего разрежения, заполняя пустоту в душах ожидающих своей очереди уехать остаточным гулом и беспросветной тоской.

Вокзал проходящих поездов.

— Да, попали, — уловил чуткой душой общее настроение Феликс. Он, вообще-то, любил иные места и пейзажи. Бывают виды, знаете, едва взглянув на которые сразу почувствуешь узнавание, и такое нежное поглаживание по глазам, словно вернулся в знакомую когда-то прежде сказку. Загубинск выглядел по-другому, именно, как город, выстроенный потому лишь, что все равно надо было что-то строить. Равнодушие и тоска.

Проводив поезд глазами, и в некотором недоумении пожав плечами, члены делегации покерной общественности вошли в вокзал.

Их встретил высокий, светлый, отделанный бежево-коричневым мрамором, зал. В принципе-то, нормально, подумал, оценив интерьер, Феликс. Зал ожидания совмещен с кассовым. Чистенько. Много растений в горшках и кадках. Атмосфера, правда, после улицы сразу показалась ему душной, видимо, здесь давно не проветривали. И то, правда, эти высокие громадные окна попробуй еще открой.

Примерно четверть, а то и треть помещения занимали места для сидения, обычные вокзальные кресла из формованной гнутой фанеры, и все эти места были заняты разнообразным народом. Люди сидели, лежали, спали и, судя по всему, жили здесь не один день, держась за места в зале, как за явное преимущество. Внутренняя атмосфера была их личной атмосферой, во многом ими же сотворенной, выстраданной, надышанной и намоленной, и люди не роптали, ожидая приближения лишь Всевышнему известного времени «Ч». Вообще, Нетроя всегда поражал этот феномен русского бесконечного долготерпения. Люди могли ждать невероятно долго какого-то изменения в судьбе, личной или всего народа, просто вычеркивая дни ожидания, будто точно знали, что они приплюсуются к их будущей жизни. Все равно ведь деваться некуда, так чего ради дергаться, портить нервы, тратить силы? Но, вот когда терпение кончится, тогда — о-хо-хо! Кто прав, кто виноват — мало никому не покажется. Пока же, слава Богу, все было спокойно, как в храме, как в капсуле анабиоза.