— Недооцениваешь ты «захребетников», Ефремович, — перебил Ягова хриплый голос, — у меня, например, весь кабинет слушают. Полностью.
— Ясненько. Ну да я просто так. Тут у меня к тебе по другому поводу разговор есть. — Ягов сменил тон и весело спросил: — Ты как насчет уток пострелять, а?
— Ясное дело, положительно. Кстати, ты уже давно обещал места показать.
— Ну, так я в пятницу тебе и позвоню, договоримся. Идет?
— Идет.
— У меня все, Виталий Георгиевич, до свидания.
— Всего доброго тебе, до встречи!
— До встречи!
Ягов раздраженно бросил трубку:
— И без тебя знаю, что слушают. Идиот!
Машина тем временем увеличила скорость. Водитель немного пригнул голову и с левого ряда резко выскочил на «нейтральную» полосу. Частники стали испуганно шарахаться в сторону от быстро несущейся «Волги». Ягов прикрыл глаза, закурил и подался немного вперед:
— Миша, не гони так, угробимся.
— Хорошо, Василий Ефремович! — Водитель еще прибавил газу и улыбнулся — знал, что шеф любит бешеную скорость.
Предыдущий замминистра вместе с шофером разбился всмятку о военный грузовик, выскочивший на встречку. Ягов велел перевесить номерной знак с искалеченной машины на свою, а из кабинета запретил убирать фотографии семьи погибшего. При этом он полностью заменил паркет и деревянную обшивку этого кабинета. Да, были у него некоторые странности.
Шофер неожиданно затормозил и резко вывернул руль вправо. Завизжали шины. Ягов недовольно поморщился и огляделся. У кинотеатра «Ударник» копошились ремонтники. Они ленивыми, безразличными взглядами проводили черную «Волгу», которая, круто развернувшись перед изломанной красно белой загородкой, ушла под мост на набережную.
Здесь мостовая была похуже, машину несколько раз сильно тряхнуло. Ягов покачал головой и посмотрел на часы:
— Миша, ты правда не гони так, чего то меня мутит.
Ему действительно стало плохо. Голова с утра была тяжелой и затуманенной, а теперь добавилась и тупая боль в желудке. Он почувствовал, как неприятно заныло все его стареющее тело. Старость.
Она стояла за его спиной и смотрела в затылок мутными, немигающими глазами. Иногда притрагивалась, как бы прощупывала изнутри: то прищемит сердце, то займется почками, то ворвется в беззащитные клетки мозга оставленными дома ключами от сейфа, забытыми именами сотрудников, неотправленными телеграммами. Старость подкладывала Ягову молодых, неумелых женщин, с которыми приходилось долго возиться, теряя запал и силы. Или, наоборот, подсовывала чрезмерно темпераментных, рядом с которыми он ощущал себя «не оправдавшим надежды». Тогда он кидался к другим, опытным, умеющим ценить и понимать его. С ними все получалось как надо. Но они не были юными и цветущими. Они были его зеркалами, в которых он видел свои седые виски, глубокие морщины и отекшие веки.
