Много раз уже Вены, Нью-Иорки, Берлины
Завыванием труб меня звали, маня:
— Не пора ль
Пастораль Азиатской картины
На гременье блестящих культур обменять?
Мир бесился, что я так бездумно, так рано
Свою душу швырнул в азиатскую степь.
Мне бы быть королем мирового экрана,
А не виснуть полжизни Христом на кресте.
Я бы мог в монопланах, моторах, экспрессах,
В мягких лапах авто — серебриться вперед.
Только знаю —
Дрессированный тигр прогресса
В тот же миг азиатское сердце сожрет.
Только здесь, в голубой допотопной обители
Хищным лапам прогресса меня не сдушить.
Так позвольте же быть мне его укротителем
В этих девственных чащах дикарской души.
В Бостоне, в Бомбее и в строчках Корана,
В костюмах Пакэна, как в струях огня,
Ночами скользит Королева экрана
И ищет кого-то,
Конечно — меня.
И в блесках моноклей скучающих фраков
Она Магдалиною отражена.
И режет глазами завесы из мрака
Стотысячный раз — уже чья-то жена.
Но толпы в цилиндрах
Слезинок не видели.
Не все ли равно ей — Иван иль Артур?
Я знаю —
Она истерзалась по мне,
Укротителе
Грозного тигра гремящих культур.
Февраль 1923.
Глушь.
