***
— Ты что, и костер разводить не умеешь? — проворчал рыжий чингачгук по имени Наиль.
— Нет, — чуть слышно ответил Иван.
Юлить и придумывать отмазки не имело смысла — с пятой попытки шалаш из сухих веток так и не загорелся. Малец с копьем закатил глаза и совсем по-взрослому покачал головой.
— А еду тебе кто готовил?
— Мама, — признался новичок, посчитав, что лучше прослыть маменькиным сынком, чем лжецом, с которым, как известно, в разведку не ходят. А разругаться с этой странной, но сплоченной ватагой не хотелось от слова совсем.
Несмотря на прямой ответ, Наиль не стал смеяться, тыкать пальцем и отпускать шутки да колкости. Лишь неожиданно горько для своих лет вздохнул и сказал:
— Повезло тебе.
Иван не стал спорить и жаловаться, что порой живые родители — далеко не так здорово, как может показаться. И правильно, в общем-то, сделал, наблюдая, как быстро и ловко мальчуган поджигает скомканную газету.
— Дальше справишься? Я так-то будущий оперативник, а не кашевар. — Заметив растерянный взгляд, Наиль упер руки в бока и буркнул: — Готовить, как я понял, тоже не умеешь?
Иван понурил плечи, размышляя о том, как скоро обузу и неумеху погонят прочь из единственного места, где никто не хочет размазать его по стенке и смешать с грязью.
— М-да… дела. Кипяти воду, а я сейчас вернусь.
Скрипнула дверь, прогрохотали ботинки по бетонным ступеням и раздался недовольный, но беззлобный возглас:
— Вика! Вика!! Иди Ваньке помоги, пока он гречку не запорол!
— А сам? — донеслось из открытого окна.
— А мне тренироваться надо!
— Господи… Семен, последи за подсобкой!
Прежде чем девушка спустилась, подросток повесил котел на чугунный треножник и подбросил в огонь черно-белое поленце. Народ потихоньку просыпался и выходил на крыльцо, кивая и маша руками новоиспеченному повару. Всего повстанцев насчиталось пятнадцать — шесть младших, восемь старших, мальчики и девочки в той же пропорции. При взгляде на них вспоминался школьный класс, вот только на чумазых лицах партизан не читалось ни намека на злобу, лишь усталость и наигранная веселость.
Ребята рассаживались на стащенные со всего двора лавочки будто воробьи на провод, прижимаясь друг к другу, чирикая о своем и не деля соратников по силе, статусу и боевым заслугам. Наблюдая за ними, Иван не чувствовал острого, почти неодолимого желания уставиться в пол, сгорбиться и как можно скорее убраться с глаз долой. Да, ему все еще было не по себе, от переизбытка ощущений слегка кружилась голова, но впервые за долгие годы, а быть может и за всю жизнь он хотел что-то делать и быть полезным кому-то, кроме своей матери.
