— Б…ь, хорошо! — вырвалось у меня, когда мой взгляд опустился и до ярко синих сафьяновых шаровар, заправленных в темной кожи сапоги. — Да, ты у нас одет богаче самого князюшки! Это где же Иса все это барахло раздобыл. Вот же жук, доставало… Ладно, слушай теперь внимательно, ибо от завтрашнего дня зависит не только твоя, но и моя жизнь. Завтра, чтобы я про тебя не рассказывал молчи и слушай. Просто молчи и слушай. Прежде чем бросать вызов Курбскому, тебе нужно заручиться хотя бы вниманием царя. Завтра, как раз я был зван на очередной, бесконечный по счеты званный пир. Держись там, где-нибудь поближе.
Наступившее утро я встретил с боевым и, пожалуй, даже немного отчаянным настроением. По-хорошему, сегодня решалось смогу ли я обезопасить себя от Курбского и, соответственно, добраться до Москвы и заветной иконы, или нет.
— Иса, — я запрыгнул на коня, который подвел мне, как и всегда, молчаливый телохранитель. — Возьми с собой верных людей и присматривай за нашим гостем. Он мне очень нужен.
Обменявшись с ним многозначительными взглядами, я тронул поводья своего коняги, заставляя его по чуть подмерзшей грязи взбираться на холм, к царскому шатру. По пути ко мне присоединилось еще пара незнакомых всадников, которые, судя по важным минам на лицах, являлись большими «шишками». Мешая грязь, рядом чапала плотная группа священников, кутавшихся в плащи и полушубки. И вот, когда до места осталось всего ничего, я почувствовал очень знакомый мне запах, который словно наживка для рыбки заставил меня остановиться и начать оглядываться.
— Мать вашу, это же…, — я вдыхал этот напомнивший мне запах и никак не мог им надышаться. — Черт, кофе! Это же кофе! Б…ь, они же его сжигают!
К моему удивлению этот божественный запах, заставлявший сжиматься мое сердце, шел от костра в паре десятков метров, в который несколько ратников с хохотом что-то ссыпали из холщовых мешков.
— Б…ь, кофе сжигают. Они спятили что ли? Я тут с утра подняться не могу, а они мое спасение в грязь и уголь втаптывают, — чуя мое нетерпение даже смирная коняга подо мной прибавила ход. — Эй! Православные! Стоять! — для пущего эффекта я даже на стременах привстал. — А ну брось! Положь! Брось, говорю!
И один и второй, недоуменно глядя на меня, положили мешки обратно в кучу, где лежало еще с десяток таких же аккуратных пузатых мешочков килограмм на пять-шесть.
— Что лаешься боярин? — с вызовом спросил первый ратник, коренастый мужик с лицом, густо покрытым оспинами. — Не видишь дело делаем? Нехристи вона лошадок чем кормили, изуверы, а с нас-то какой спрос? Вона, погляди! — бурой от грязи рукой он хватанул горсть зерен кофе и протянул мне. — Совсем скотину умучали. Горечь с них одна и желчь. А ты вона лаешься.
