Суховатые пальцы с длинными (наверняка наклеенными или наращенными, ещё несколько часов назад они были короткими) ногтями, покрытыми ярким лаком, взлохматили волосы. Живо напомнив Солдатову то, как схватилась за голову Дитц там, в этой проклятой лаборатории. Жест слегка разбавил разговор, напомнив – Солдатову – что, говоря о Дитц, они обсуждают, всё-таки, человека. А Наталия Андреевна продолжила говорить, обстоятельно и размеренно:
– В общем, так. С хорошим инструментом, не раз доказавшим свою полезность, следует обращаться предельно аккуратно. В особенности если учесть, что данный инструмент обладает свободой воли, а его возможности известны нам не в полной мере. Более того: мы не знаем, что именно может привести к поломке, как и почему. И – в нашем конкретном случае – хорошо бы помнить, что к гибели Дитц в бою Горовиц отнесётся без восторга, но с пониманием. Неизбежная на войне случайность и всё такое. А вот если ценный в его глазах инструмент сломают в результате неправильной эксплуатации, то он запросто может решить, что мы у него в долгу. А кредитор он… неприятный.
Полковник помолчала, а когда заговорила снова, в голосе звучали примирительные нотки:
– Мы все устали, Иван Владимирович. Эта история, поначалу представлявшаяся лёгкой (по обычным нашим меркам) прогулкой, продемонстрировала зубы, к которым мы оказались не слишком готовы. Боюсь, нам понадобятся все наши люди. И все инструменты. Знаете, я немного жалею, что Дитц не наша и нашей не будет никогда. Она бы нам ой как пригодилась. Потому что чёртова кошка права: Россия строилась именно так.
– А мы без левых и без правых…
И мы – без старых и без новых.
Мы разберемся сами, право.
Как…Эсмеральда с Казановой.
[12]Правое ухо Ланы лежало на груди Альта, и это создавало странный акустический эффект. В левое ухо вливался только голос, в правое – голос и вибрация. Так бывает, когда гладишь кота, только сейчас вместо ласкающей руки была ушная раковина. Впрочем, ласкающих рук хватало тоже.
– И – как Ромео с Дездемоной.
Так, как лишь нам на свете надо.
Пусть кто-то кушает лимоны.
И рожу сморщит от досады.
– Кто это написал? – лениво поинтересовалась Лана.
Она не особенно разбиралась в поэзии, а познаний в литературе как таковой хватало ровно на то, чтобы понять: упомянутые в стихах люди смешались самым причудливым образом. Причудливым – и правильным.
– Ты что-нибудь слышала о Серебряном Веке русской поэзии?
Не было смысла смотреть. Лана слышала, что Альт улыбается.
