– У вас у каждого свои привычки. Один соблюдает шабис, другой – нет!
– Делайте, как хочет моя мать, этого будет достаточно.
– Я не понимаю ее тарабарщину. Пусть говорит по-английски, как христианка!
– Если у вас такое на уме, вам лучше здесь не оставаться! – рассердился Мендель.
– Я ухожу немедленно!
– Вы не имеете права!
– Имею! Можете оставить себе мою зарплату!
Звонок в дверь прервал приятную беседу. Явилась Вера Ревендаль с намерением пригласить Давида выступить с концертом в их землячестве. Затем пришел Давид. Приглашение было с радостью принято. Нечаянно брошенное Верой замечание о ее родине, городе Кишиневе, напомнило Давиду о пережитой трагедии. С ним сделалась истерика. Уняв племянника, Мендель собрался уходить.
– Куда ты, дядя?
– А куда мне идти в канун субботы? В синагогу!
– Ах, дядя, как ты привязан к старым традициям!
– Нам нельзя терять точку опоры, дорогой мой Давид.
– Тогда зачем ты в Америке, а не в Палестине?
– Мне некогда объяснять, – гневно ответил Мендель и исчез за дверью.
Из своей комнаты вышла Кетлин. По одежде видно было, что она собралась уходить. В одной руке чемодан, в другой – зонт. Давид с удивлением посмотрел на нее. Он не застал решительную ссору, случившуюся между дядей и Кетлин, и не знал о ее намерениях.
– Вы выходите в такую ненастную погоду?
– А кто меня остановит?
– У вас поручение? Давайте, я выполню его!
– Довольно с меня поручений! Я ухожу совсем!
– Кто вас гонит?
– Ваша богобоязненная бабуся меня вконец извела!
– Что могла сделать бедная женщина, которая…
– Я положила масло на мясную тарелку, я смешала посуду, я…
– О, я понимаю, Кетлин! Но она привыкла к этому с детства. Ее отец был раввином.
– Это кто? Священник?
– Что-то вроде. Ее муж сидел над святыми книгами. Она сама справлялась с домом и детьми.
– Муж святоша… Как тяжело одной!
– Он умер. Дети покинули ее. Она осталась без средств к существованию.
– Одинокая старость всем бедам беда. Несчастная старая леди…
– Не такая уж и старая. Она вышла замуж в пятнадцать лет.
– Бедное юное создание…
– Она была ангелом. Ухаживала за больным, прислуживала умирающему.
– И не боялась?
– Она ничего не боится. Она боится только за меня.
– Святость во плоти!
– Она так добра ко мне! Я помню ее пасхальный пирог, мацу, смоченную изюмным вином…
– О, мацу я знаю! Восхитительный вкус со сладким вином!
– Дядя купил ей билет до Америки. Но она одинока и несчастна в непонятной ей стране.
– Ах, мистер Давид! – в расстроенных чувствах воскликнула Кетлин.
