– Ты кто такой, фраерок? – спросил тот, медленно доставая папиросу и закуривая. – Откель нарисовался? Такой базар устроил, что даже меня пробрало. Словечки непонятные, но звучат солидно. Обзовись.
– Оно вам надо? – буркнул Костик и сплюнул.
– Нам без разницы, – ответил плевком гнилозубый. – Подыхай так.
– А чё у тебя подштанники мокрые? – издевательски спросил Костик. – Напрудил уже? Лошок членистозадый!
Лицо гнилозубого перекривилось.
– Я ж тебя на лоскуты, сосунок…
– Остынь, Паштет! – остановил гнилозубого всё тот же ни чем не примечательный бандит в коричневой кепке. – Нравишься ты мне, фраерок. Но ведь и понимаешь, что живым нам тебя отпускать не с руки. Видел много. Так что не обессудь. Паштет, Куцый! Валите его!
Костик приготовился к своей последней битве. Глаза прищурены, челюсти сжаты, все мышцы на пределе. Булыжник, пропитанный энергией мощи, рвётся в бой.
И почему-то в голове закрутилась песня, которую часто напевал дед. Даже слова вспомнились в такой-то неподходящий момент.
– Наверх, о товарищи, все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый «варяг», Пощады никто не желает!
Первые слова песни заставили бандитов потерять доли секунды. Костик, продолжая напевать, ударил со всей силы Паштета булыжником один раз и второй. И пропустил выпал низенького юркого небритого мужичка, которого обозвали Куцым. Обожгло левый бок, но булыжник нашёл голову второго бандита. И тут же бок взорвался от новой боли, в голове вспыхнуло и потемнело…
Веки, налитые неимоверной тяжестью, всё же удалось приподнять. Перед глазами расплывалось, не удавалось сфокусироваться. Не прошеные слёзы резкости не добавили. Попытка поднять руку, чтобы протереть глаза, отдалась жуткой болью во всём теле.
Костик застонал и его замутило. Он поморщился. Шершавый язык окорябал нёбо.
– Пить, – шёпотом выдохнул он и скривился от боли в голове.
На губы капнуло несколько капель тёплой воды. Костик облизнулся, открыл рот, но больше капель не было.
– Ещё, – простонал он.
– Потерпи, миленький, доктор пока не велел, – раздался голос Алевтины Петровны. – Сейчас я за ним сбегаю. Потерпи, сынок.
Стукнула дверь. Костик попытался вспомнить, что с ним и память услужливо нарисовала злобную ухмылку Паштета с обнажением гнилых зубов.
«Живой, значит. Повезло. Но как не добили? Кто-то помешал?»
– Так, Александров, где болит, что болит, как себя чувствуете? – раздался над Костиком знакомый голос доктора.
– Платон Сергеевич, – прошептал Костик. – Болит всё. Ещё мутит. А чувствую себя так, словно полуторка переехала.
