Что может хорошего сделать для детей мать-раба, униженная и придавленная?»>{22}
Два месяца спустя после той ночи графиня Толстая ушла от мужа. На этот раз бесповоротно. Однако судьбе и этого было мало. Она была беременна… И это тот самый редкий случай, когда можно с достоверностью утверждать, не только как и когда был рожден будущий классик советской литературы, но и при каких обстоятельствах зачат.
Позднее недоброжелатели Алексея Толстого утверждали, будто не графиня ушла из дома, а граф выгнал ее, после того как она прижила с любовником ребенка. Но версия эта плохо стыкуется с фактами.
Письмо Александры Леонтьевны Вострому об — если называть вещи своими именами — изнасиловании ее мужем датировано 3 апреля 1882 года. Алексей Николаевич Толстой родился 29 декабря.
Но, пожалуй, самым пронзительным документом во всей этой истории, окончательно ставящим точки над «i», стало письмо Александры Леонтьевны Вострому, датированное 20 апреля того же года и поражающее своим стилем и откровенностью:
«Первое и главное, что я почти уверена, что беременна от него. Какое-то дикое отчаяние, ропот на кого-то овладел мной, когда я в этом убедилась. Во мне первую минуту явилось желание убить себя… Желать так страстно ребенка от тебя и получить ребенка от человека, которого я ненавижу <…> Но грозный вопрос о том, как быть, не теряет своей силы. Понимаешь, что теперь все от тебя зависит. Скажешь ты, что не будешь любить его ребенка, что этот ребенок не будет нашим ребенком, что мы не позабудем, что не мы его сделали (все от тебя зависит, я буду чувствовать как ты: полюбишь ты этого ребенка, и я его полюблю, не будешь ты его любить, и я не буду, пойми, что материнский инстинкт слабее моей к тебе любви), и я должна буду остаться, может быть, даже несколько более, чем на год, как знать»>{23}.
Востром принял и ее, и сына, но Алексей Толстой был действительно графской крови (хотя и писала его мать, что почти уверена в отцовстве графа), да и норова графского, и привычек, но рассказывать об этом Бунину?!
Эту тайну он мог хранить глубоко-глубоко в сердце, и, хотя многие факты из истории толстовско-тургеневского семейства отразились в его прозе, этот, самый яркий и драматичный сюжет саги не прозвучал нигде. Вот почему удивлялся его высокий собрат: «Сам он за все годы нашего с ним приятельства и при той откровенности, которую он так часто проявлял по отношению ко мне, тоже никогда, ни единым звуком не обмолвился о графе Николае Толстом…»
