Всемирный следопыт, 1926 № 03 | страница 38

— Хорошо, но, если ты проиграешь, ты сам должен будешь целую неделю подметать вместо ночного караульщика гной конский базар. Идет?

У Абдурахмана выступил на лбу холодный пот, но он еще более добродушно рассмеялся и сказал:

— Если будет стыдно мне, когда я буду подметать базар, судье тоже будет стыдно, а старый Абдурахман не хочет мучить судью. Я согласен две недели подметать двор у судьи, — закончил Абдурахман.

— Идет! — И судья стал расставлять фигуры на доске.

«Мат», подумал Абдурахман.

Белые достались аксакалу. Он ласково посмотрел на судью и начал вторую партию. В несколько ходов судья создал сильную позицию в центре, но аксакал повел коней, его масленые хитрые глаза с юношеской живостью следили за лицом судьи, каждым движением руки и даже за дымом сигары. Недаром Зюлейка иногда называла его старым дотом. В нем сейчас, действительно, было что-то кошачье, и совершенно равнодушное лицо с лукавыми глазами довершало сходство.

Аксакал с юношеской живостью следил за выражением лица судьи, каждым его движением и даже за дымом сигары.

— Ой-бэй-бой! Маники ульды (мой конь погиб)!

Это было рассчитаное пожертвование фигуры, но аксакал стал причитать, как плакальщица на похоронах, и судья, почуяв ловушку, остановился, стал думать и, выпив рюмку — вина, снова закурил сигару. Этот плачущий и стонущий тигр Абдурахман ходил, поджимая лапы, такими неслышными шагами по всей доске, что каждый данный момент у него была возможность начать атаку в трех или четырех местах. Но он все ждал и ждал, и, развивая всюду старые интриги, затевал новые. Это была не доска, а гарем эмира бухарского с государственным заговором. Фигуры шипели и угрожали, и интриги росли и росли.

Абдурахман играл так, как будто разговаривал со своими всеми женами сразу.

— Я пойду так. он так; я так, он так. Ага! Правильно.

Судья придвинул королеву.

У Абдурахмана хитрость заструилась по всему лицу, и он сделал прямо оскорбительный по коварству ход, и судье хотелось выиграть, как никогда. «Постой, пометешь две недели двор, так тебе будет на пользу», подумал судья, раздраженный до последней степени.

Но грубый и наглый ответный ход пешки открыл такую атаку слонов, что можно было подумать, будто средняя жена Абдурахмана запустила свой унылый нос в партию и ехидно глядела на открытого обезоруженного короля.

Следующие несколько ходов дали полный разгром всех сил судьи, и он сдался.

«Икинги (второй) мат», подумал Абдурахман.

Судья был весь багровый от негодования, а Абдурахман лениво смотрел на виноград, как кот, только что с’евший птичку, и вовсе не собирался уходить. Наконец, судья ушел в комнату и вернулся, держа в руках бумажку с печатью. Это было постановление об освобождении.