Грасиэла застонала, и ее руки, удерживающие на столе ее вес, начали дрожать. Она уже не могла себе отказать.
Он продолжал ласкать ее: поводив пальцами вокруг входа в ее влагалище, он снова переместил их вверх, к маленькому изнывающему бутону удовольствия, и стал гладить ее кожу очень близко к этому бутону, но толком не касаясь его. От такой пытки она уже едва ли не плакала. Ее бедра начали раскачиваться, а таз — приподниматься в соответствии с движениями его пальцев.
— Вы уже такая влажная, Эла, — прошептал он и положил свою голову в углубление между ее шеей и плечом. — Вы как будто сделаны из меда и шелка.
Пытка, которую он ей устроил, стала уже чрезмерной, почти невыносимой. Вскоре она уже и сама почувствовала себя влажной и скользкой под его пальцами. Ее охватило чувство неловкости, но она отбросила мысль об этом в сторону, стараясь сконцентрироваться на его руке, творящей чудеса между ее бедер.
Она прикусила губу, чтобы не позволить себе начать его умолять. Отенберри никогда не ласкал ее подобным образом. До своего посещения «Содома» она даже и не знала, что мужчины могут ласкать женщин в таком месте их тела… И ей никогда не приходило в голову, что это может быть так приятно.
— Вам нравится это, Эла?
Его зычный голос словно коснулся ее кожи. Ей показалось, что этот голос обволакивает ее и прикасается к ней в ее самых нежных местах — местах, про которые она раньше не знала и не ведала, что они могут испытывать подобные ощущения.
И тут до нее дошло, что именно этого он и добивался. Он добивался, чтобы ее охватило неудержимое желание. Он добивался того, чтобы она стала его умолять. Черт бы его побрал!
Она сжала зубы, чтобы и в самом деле не начать умолять его.
— Скажите мне это. Скажите.
Палец Колина легонько чиркнул по ее маленькому бутону удовольствия, и она дернулась так, как будто обожглась, вдыхая в себя его хриплое дыхание.
В полумраке этой комнаты его глаза светились подобно тому, как светится в темноте луна. Он продолжал играть с ней, двигая пальцами вокруг ее бугорка уже быстрее, но по-прежнему не касаясь его и тем самым заставляя ее изнывать.
Она уже едва сдерживалась. Все ее тело дрожало. Она откинулась назад и уперлась в стол локтями, и от этого ее движения бусины, висящие на лампе, дзинькнули.
Колин сел на корточки и развел ее ноги широко в стороны. Затем, расположив свою голову между ее бедер возле ее промежности, он поднял на нее взгляд:
— Я собираюсь вкусить вас и довести до исступления, Эла.
