— Эндриан!
— Вот же херня!
— Мы уже собрались, дорогой!
— Собрались? Куда? — крикнул Эндриан.
— В церковь, конечно.
— Ты же сказала, что я могу не ходить!
— Что?
Эндриан вышел из своей комнаты и глянул через перила лестницы вниз, в прихожую. Отец и мать, приодетые по-воскресному, стояли у двери.
— Я пишу школьное сочинение. Ты говорила, что в церковь я могу не ходить.
Отец фыркнул:
— Не говори глупостей! Разумеется, ты должен пойти.
— Но я же отработал…
— Повяжи галстук и спускайся, сию же минуту!
— Ты задроченный маньяк, — сказал Том.
— Это ты задроченный маньяк, — ответил Эндриан.
— Мы все задроченные маньяки, — сообщил Хэрни.
Все четверо сидели в «кабинете» Хэрни и Сэмпсона, перелистывая «Херню!».
Чемодан, на котором они устроились, казался им пороховой бочкой. В нем лежали семьсот готовых для распространения экземпляров журнала.
— Бросьте, ребята, — сказал в конце предыдущего триместра Хэрни, когда Эндриан предложил это название. — «ПИХ» куда лучше. «Подпольное издание Хэрни». Господи, да «Херня» — это же моя кличка. Все сразу поймут, что я имею к нему отношение.
— В том-то и фокус, балда моя сладкая, — ответил Эндриан. — Никто не поверит, что мозговитый Хэрни оказался таким дураком, чтобы назвать своим именем подрывной подпольный журнал.
И журнал получил название «Херня!». Иллюстраций в нем не было, поскольку рисовать умели лишь Том и Сэмпсон, а их стили были слишком легко узнаваемы.
То, что они сейчас разглядывали, представляло собой пятнадцать машинописных страниц, перенесенных копировальным аппаратом на зеленоватую бумагу. Ни надписей от руки, ни рисунков — ничего, что позволило бы распознать авторов. Журнал мог изготовить любой ученик или ученики любого пансиона школы. Хэрни без всяких хлопот, соблюдая полную секретность, размножил дома восковки.
В следующий за Пасхой вторник Эндриан, изрядно выправив и переписав статью, отправил ее в Хайгейт,[53] на домашний адрес Хэрни; теперь, перечитывая написанное, он находил его довольно пресным и вялым в сравнении с сочиненным Хэрни либретто рок-оперы из школьной жизни и представленным Томом прямо-таки превосходным анализом героиновой контркультуры в «Голом завтраке». Аллегория же Сэмпсона, повествующая о жизни рыжих и серых белок, была и вовсе неподражаема.
— Ну ладно, — сказал Том, — теперь перед нами стоит проблемка распространения.
— Скорее проблемина, чем проблемка, — заметил Хэрни.
— И даже проблемондия, — сказал Сэмпсон.
— Я пошел бы так далеко, что назвал бы ее проблемистерией.
