— Папа не хочет, чтобы ты провел все это время, попусту слоняясь по дому.
— Как мило с его стороны. А сам он проводит весь проклятый год в своей паршивой лаборатории.
— Ну, это нечестно, Эди. Ты и сам знаешь.
— До сих пор мне в пасхальные каникулы работать не приходилось.
Мама налила себе четвертую чашку чая.
— Попробуй, дорогой, ради меня, хорошо? И посмотрим, что из этого выйдет.
— Это означает, что сочинение мне придется писать в пасхальный уик-энд, так? И что я должен буду копаться в клятой картошке в течение самого главного из священных праздников всего распроклятого христианского календаря?
— Конечно, нет, дорогой. Я уверена, работа у мистера Сатклиффа тебе понравится, он такой милый человек. И папа будет очень доволен.
Мать провела по щеке Эндриана тыльной стороною ладони. Однако тот вовсе не собирался смиренно принимать происходящее. Он встал, подошел к раковине и начал ополаскивать свою чашку.
— Не надо, дорогой. Бетси все сделает.
— Знаешь, это попросту нечестно. У нас вон в следующем триместре матчи по крикету. Мне нужно тренироваться.
— Ну, дорогой, я уверена, работая на ферме, ты приобретешь прекрасную форму.
— По-твоему, это то же самое, что тренировки?
— Не скули, Эди. Такие неприятные звуки. И должна тебе сказать, дорогой, что не понимаю, когда это ты успел проникнуться таким рвением к спорту. Мистер Маунтфорд пишет в отчете, что ты за весь прошлый триместр не посетил ни единого матча по регби и ни одного урока физкультуры.
— Крикет — другое дело, — ответил Эндриан. — И вообще, вы на большую часть года запихиваете меня в школу, а стоит мне вернуться домой, и вам уже не терпится избавиться от меня. Мне остается только надеяться, что оба вы не удивитесь, если я, когда вы обратитесь в старых вонючек, запру вас в дом для престарелых.
— Дорогой! Не будь таким злым.
— А навещать вас я стану только затем, чтобы задать вам какую-нибудь работенку. Будете у меня гладить рубашки и штопать носки.
— Ади, как ты можешь говорить такие ужасные вещи!
— Вот тогда вы поймете, что чувствует человек, которого отвергает собственная его плоть и кровь! — сказал, вытирая руки, Эндриан. — И зря ты хихикаешь, женщина, тут нет ничего смешного!
— Нет, дорогой, разумеется, нет, — сказала, прикрывая ладонью рот, мать Эндриана.
— Ладно, сдаюсь, — отозвался он и набросил на голову посудное полотенце. — Сдаюсь к чертям собачьим.
Сказалось ли тут присутствие в нем силы духа или отсутствие таковой, но, как ни погана была работа, рутинность ее настолько завораживала Эндриана, что порою часы проходили для него как минуты. Все силы своего ума он направлял на сочинение статьи для журнала. Впрочем, по временам его отвлекали мысли совсем иного рода. Эндриан вдруг обнаруживал, что разыгрывает про себя драму, в которой сам он исполняет роль Бога, а картофелины — человеческих существ. Вот эту душу он швыряет во тьму, а эту отправляет в житницы вечные.
