— Я слышал совсем другое, — ответил Эндриан, и его тут же охватило желание откусить себе язык.
Вот он здесь, наедине с Картрайтом, чьи волосы даже сейчас взметает льющийся в окно солнечный свет, с Картрайтом, которого он любит всей душой и существом, и единственные слова, какие у него нашлись, это «я слышал совсем другое». Господи, да что же это с ним? С не меньшим успехом он мог гаркнуть голосом Эрика Моркэмби:[19] «На это ответа не существует» — и потрепать Картрайта по щеке.
— М-м, у тебя официальный урок?
— Да нет, мне через полчаса сдавать экзамен за третий класс, вот и решил поупражняться. По крайней мере, избавился от двух уроков математики.
— Повезло.
«Повезло»? Ну чистый Оскар Уайльд.
— Что ж, тогда я, пожалуй, не стану тебе мешать.
Отлично, Эндриан, блестяще. Мастерски сказано. «Тогда я, пожалуй, не стану тебе мешать». Измени один только слог, и вся эта изящная сентенция рухнет.
— Ладно, — сказал Картрайт и повернулся к инструменту.
— Ладно, будь здоров. Удачи!
Эндриан закрыл за собой дверь. О Боже. О божественный Боже.
И он пустился в горестный обратный путь к школьным классам. Слава Всевышнему, его ожидал всего только Биффен.
— Вы нынче на удивление поздно, Хили.
— Ну, знаете, сэр, — сказал, усаживаясь, Эндриан, — лучше на удивление поздно, чем на удивление никогда.
— А вы не желаете сообщить мне, что вас так задержало?
— Вообще-то, не очень, сэр.
Легкий шелест пронесся по классу. Это уж было слишком, даже для Хили.
— Прошу прощения?
— Ну, то есть, не перед всем классом, сэр. Тут много личного.
— О, понимаю. Понимаю, — сказал Биффен. — Что же, в таком случае правильнее будет, если вы объяснитесь со мной потом.
— Сэр.
Самое лучшее, это когда железы учительского любопытства начинают источать сок.
Эндриан глянул в окно.
«Быть сегодня в Картрайте, в этот мартовский день».[20]
Теперь уж в любую минуту какому-то экзаменатору выпадет счастье созерцать прелестную сосредоточенную складочку на лбу пробегающегося по менуэту Картрайта. Смотреть, как всползает по его предплечью шерстяной рукав зимней куртки.
«Когда же в шерсть Картрайт себя облек, я мыслю, сколь прелестен, о мой Бог, его одежд неторопливый ток».[21]
Тут он услышал голос Биффена, стучащийся в двери его грез.
— Не могли бы вы привести нам пример, Хили?
— Э-э, пример, сэр?
— Да, сослагательного наклонения, следующего за прилагательным в превосходной степени.
— Вы сказали, в превосходной?
— Да, да.
— М-м… как насчет «le garçon le plus beau que je connaisse»?
