Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом | страница 61
К концу октября, когда в газетах появилась лавина сообщений о том, что берлинский доктор Кох нашел метод лечения туберкулеза, он собрал вещи и поспешил в Берлин за информацией. Он не испытывал особого интереса к туберкулезу, хотя когда-то давно эта болезнь коснулась Элмо Велден. Просто представилась возможность что-то делать, найти выход из состояния беспокойства.
Он выступил в английской прессе с первым предупреждением относительно этого сомнительного метода, услышав о котором несчастные больные стали толпами собираться в Берлин и иногда даже умирали в поездах. Он еще более настойчиво подчеркнул это в статье, которую написал для журнала У.Т. Стеда «Ревью оф ревьюз»: «Делать вид, будто результат лечения каким-то образом гарантирован, означало бы поощрение ложных надежд».
И эта возбужденность во всем мире, среди медиков, которые толпились и болтали в длинном сером здании Музея гигиены на Клостерштрассе, стремительно возродили в нем его давний честолюбивый замысел. Почему бы не уехать из Саутси? Почему не поехать в Вену, изучать там глазные болезни, а потом вернуться и начать в Лондоне практику глазного хирурга, продолжая заниматься литературой как потенциально крупным источником дохода? В ноябре он сделал такое предложение достаточно перепуганной Туи, которая сидела с шитьем у камина.
«И когда надо ехать, Артур?»
«Немедленно! — ответил муж, который в пять минут собрался бы хоть в Тимбукту. — Сейчас же!»
«Но ведь наступает зима».
«Конечно, моя дорогая. Почему нет? Оставь все на меня!»
Мэри Луиза уже умела ходить, если ее придерживать за пояс, и была достаточно большой, чтобы оставить ее с бабушкой Хокинс. Мебель можно продать или сдать на хранение. Что касается медицинской практики, которая значительно уменьшилась при той уйме времени, которое он отдавал писательскому творчеству, то ее можно было прекратить. Тем не менее пущенные за восемь лет корни нельзя выкорчевать безболезненно.
Бюст деда, картины и вазы он тщательно упаковал, чтобы не пострадали в пути. Приступ боли вызвал у него вид отличного, но уже далеко не нового красного ковра, который когда-то покрывал лестницу, а сейчас, скатанный, лежал у ее основания в обклеенном мраморными обоями холле. Обрывалось так много нитей. Уже нет на свете младшей Аннетт, нет и тети Джейн, двоюродного дедушки Майкла Конана. Дядя Дик, ставший знаменитым художником и занимавший видное положение в обществе, этот «мой дорогой Дойл» принца Уэльского, опять угодил с инсультом в больницу, куда его увезли прямо со ступеней Атенеума, изменился по сравнению с концом 1883 года до неузнаваемости.