Портсмут и сознание того, что там он будет свободен, взбадривали его до небес. Нашелся прекрасный дом в пригороде Саутси, который сдавался за сорок фунтов в год. В качестве одного из своих поручителей он назвал Генри Дойла, председателя правления и директора Национальной художественной галереи Ирландии; безо всякой болтовни о депозите он получил ключи. Кое-какую мебелишку купил на аукционе. Сначала необходимо было обставить только смотровой кабинет, ну и, конечно, купить кровать для одной из комнат наверху, подставку для зонтиков, чтобы украсить холл.
Он испытал гордость, когда закрывал дверь собственного дома, хотя скрип от нее эхом разносился по пустым комнатам. Как и подобает домовитому хозяину, он не забыл приобрести кровать, но не подумал о матраце и постельном белье. С другой стороны, смотровая на первом этаже при входе — с красным половиком вместо ковра, дубовым столом, стетоскопом, шкафом, тремя креслами и тремя же картинами — все это создавало мистический полумрак, особенно когда коричневые шторы были почти полностью, но не совсем закрыты. И уголки комнаты казались почти обставленными, а снаружи сияла на солнце медная табличка.
«Пока пациентов нет, — сообщал он с энтузиазмом, — но число людей, которые останавливаются и читают мою табличку, огромно. В среду вечером за 25 минут перед ней остановились 28 человек, а вчера я насчитал 24 за 15 минут — еще лучше».
Редактор журнала «Лондон сосайети», которому он уже продал навеянные Бретом Гартом рассказы «Кости» и «Лощина Блюмансдайк», заплатил семь фунтов и пятнадцать пенсов авансом за будущую работу. Этого, с некоторыми добавками, хватало, чтобы оплатить аренду дома за квартал. Поскольку у него не было прислуги, он мог бы попросить Мадам отправить к нему его десятилетнего брата Иннеса; нарядно одетый под мальчика-пажа, Иннес открывал бы дверь. На хлебе, консервированном мясе и беконе, приготовленными на газовой плите в дальней комнате, они прекрасно жили бы на шиллинг в день. А тот фунт, который каждую неделю присылал бы доктор Бадд, обеспечивал бы им существование до тех пор, пока не найдутся пациенты.
Но у любезного доктора Бадда были другие мысли. Видя, что его друг безвозвратно связан обязательствами, подписав контракт об аренде и закупив лекарства, доктор Бадд сделал то, что намеревался сделать с самого начала. В резком тоне он написал ему, что после отъезда его друга из Плимута в его комнате были найдены клочки письма. Эти обрывки, когда Бадд и его жена сложили их, оказались письмом от матери Конан Дойла, которая самым отвратительным образом отзывалась о Бадде, называя его человеком «бессовестным» и «обанкротившимся мошенником».
