Но вселение в дом не обошлось без неприятностей. В холле «Андершо» большое окно было украшено многочисленными гербами. Но среди этих украшений он по какой-то необъяснимой рассеянности забыл повесить герб Мадам. Очень часто, поступая неправильно, он действовал необдуманно. Чувства и комментарии Мадам, когда они оба стояли перед окном и поняли, чего там не хватает, лучше не описывать. Ее раздражение было лишь смягчено его обещанием, что гербы Фоли скоро будут установлены в окне над главной лестницей. Но в «Андершо» он впервые за четыре года мог работать в собственном кабинете. И именно там, задолго до того, как это ему предписывают, он решил воскресить Шерлока Холмса.
Нет нужды говорить о том, как с конца 1893 года образ демона с Бейкер-стрит преследовал его, не давал покоя, тревожил и окружал со всех сторон. В Америке первый вопрос, который ему задавали, всегда касался Шерлока. В Египте правительство перевело подвиги сыщика на арабский язык и издало их в качестве учебника для полиции. Анекдоты по поводу его смерти слишком хорошо известны, чтобы их пересказывать, возможно, за исключением одного замечания некоей — леди Блэнк: «Я была убита горем, когда Шерлок Холмс умер; мне так понравилась его книга «Самодержец чайного стола».
Теперь Конан Дойл был старше. Ему по-прежнему не нравился этот тип. Но ему становилось немного не по себе всякий раз, когда упоминалось его имя. Публика хочет Холмса? Ну что ж, безжалостно думал он, постановка Холмса на сцене может иметь громадный успех; новый дом стоил ему больших денег, и он по-прежнему жаждал признания как автор полномасштабной пьесы. К концу 1897 года он написал пьесу «Шерлок Холмс» и послал ее Бирбому Три.
Этого замечательного актера и режиссера Театра ее величества, как считалось, превосходил только Ирвинг; ему понравилась пьеса, но он хотел, чтобы роль главного героя была переработана таким образом, чтобы это уже был скорее сам Бирбом Три, а не Шерлок Холмс. Автор опять заколебался.
В начале 1898 года он писал: «Я испытываю серьезные сомнения, ставить ли вообще Холмса на сцене, — эта постановка привлечет внимание к моей не самой лучшей работе и несправедливо затмит лучшие, — но чем переписывать ее таким образом, чтобы это был уже не мой, а какой-то другой Холмс, я бы скорее без особой боли засунул ее обратно в ящик. Мне кажется, что это будет конец, и, вероятно, самый лучший». Но пьеса была спасена его литературным агентом, который узнал, что в Нью-Йорке ее жаждал увидеть Чарльз Фроман, и отправил ее Фроману.
