Казаки, заметив еще издали верхового, приостановились, подняли ружья, но узнав атамана, радостно заулыбались, Гаврила Ильин пустил коня навстречу к нему.
-- Нашли! -- закричал издали. -- Огромный табун будет. Точно с полтыщи голов! И одного ногая в полон захватили, с собой везем.
Ермак и сам увидел притороченного к седлу маленького плотного ногайца в грязном сером халате. Ему неловко было висеть вниз головой -- и он силился поднять ее, непрерывно задирал вверх, но это плохо удавалось, и он что-то бессвязно бормотал толстыми губами, верно, моля отпустить его.
-- Зачем он нам? -- неодобрительно спросил Ермак Ильина.
-- Да наскочил на нас сам. Убивать -- жалко. Без оружия был. Отпустить, значит своих наведет. Решили до тебя привезть, а ты уж решай как знаешь.
-- Решай! -- зло выдохнул Ермак. -- У самого башка не варит?! -- Ильин смутился, хлюпнул носом и, несмотря на свои солидные размеры, сделался рядом с атаманом маленьким и невзрачным. Подъехали и остальные казаки. Гаврила подбирал их словно себе под стать: все плечистые, рослые, с пудовыми кулачищами. Такие и полсотню легко одолеют.
-- Чего делать с ногайцем? -- спросил тот, у которого он был привязан к седлу. -- Бормочет все чего-то по-своему. Может, молится?
-- Не молится, а детей вспоминает. Шестеро их у него. Говорит, мол, помрут одни, -- ответил Ермак, вслушавшись в бормотанья пленного. -Развяжи, -- приказал.
Когда пленник очутился на земле и его освободили от пут, то он первым делом поднес руки к лицу и закачал головой из стороны в сторону. Его налитое кровью лицо от долгого пребывания головой вниз покрылось пунцовыми пятнами и того же цвета стали белки глаз. Он долго качал бритой головой, несвязно бормоча чего-то, наконец, разобрав в Ермаке старшего, заговорил, обращаясь к нему:
-- Казак якши! Моя казак не трогай! Казак мой не трогай! Якши, бачка?
-- Якши, якши, -- сдержанно отозвался Ермак, -- скажи лучше, сколько пастухов у табуна, -- и повторил фразу на ногайском наречии.
-- Ун, ун, -- выкинул тот два раза растопыренные пальцы рук, -- егерме, -- и широко заулыбался. Но в уголках его глаз светилась тревога, улыбались лишь складки округлого лица и толстые губы. Глаза смотрели настороженно и недоверчиво. Он хорошо понимал, зачем казаки выспрашивают о пастухах при конском табуне, но не отвечать не мог, опасаясь за свою жизнь. И не понятно, правду ли он говорил. Может быть, пастухов там окажется не двадцать, а полсотни.
