Вот и сейчас Петр Петрович решил, что Пушков снова пришел из-за какой-нибудь ерунды, и все же должность не только врача, но и медэксперта, будто специально созданная Пушковым, чтобы действовать Петру Петровичу на нервы, обязывала подчиняться.
— Петр Петрович! — с ходу начал Пушков, едва зашел в коридор через открытую Пистимеей дверь. Зашел прямо в сапогах с налипшим снегом в столовую. И быстро проговорил, только завидев врача, сидящего за столом: — Собирайтесь, поехали.
Яковлев тяжело выдохнул, скрыл недовольство такой прямолинейностью, но все-таки вставать из-за стола не торопился. Доесть неторопливо завтрак было делом принципа.
— Что на этот раз, товарищ Пушков? — поинтересовался врач, с особой иронией выговорив «товарищ». — Очередная пьяная драка с повреждением ограды?
— Там…
— А может, — продолжил Яковлев, уже не скрывая недовольства, — у вас наконец что-то серьезное? Труп там, например?
— Труп, товарищ Яковлев.
Петр Петрович снова хотел перебить милиционера, но остановился на полуслове, услышав неожиданное подтверждение догадки.
— Что вы говорите… — проговорил врач тихо, чуть ли не себе под нос
Раздражение исчезло мгновенно, появилась заинтересованность, а с ней и тревожность. Смертей, из-за которых Пушков мог обратиться к Яковлеву, в городе давно не происходило.
— И кто же? — спросил наконец Петр Петрович.
— Масленников. Священник.
Врач и ассистентка переглянулись. Пистимея, которая в присутствии Пушкова всегда закрывала собой буфет с иконами, в ужасе прикрыла рот ладонью. Петр Петрович тоже чуть не поддался нахлынувшему неприятному чувству, но вовремя собрался.
— У вас случайно лишней пары варежек или хотя бы перчаток не найдется? — неожиданно спросил Пушков.
— Нет, а с вашими что?
— Да как в землю провалились. С самого утра найти их не могу.
Яковлев смирился с тем, что некоторыми принципами вроде завтрака можно пожертвовать, и коротко сказал:
— Поехали.
У храма, куда вскоре прибыли врач и молодой начальник милиции, уже столпились люди, которых с переменным успехом сдерживали немногочисленные подчиненные Пушкова. Толпа из пары десятков жителей плакала, скрипела свежевыпавшим снегом и выпускала пар. Женщины рыдали навзрыд, отворачиваясь от места, где находилось тело. Мужики смиренно молчали, опустив шапки.
— Сюда, Петр Петрович, — Пушков показал рукой в сторону оврага, что располагался под стенами колокольни. Там, в самом низу, уже припорошенный, с выглядывающей из-под снега посиневшей кожей лежал мертвый отец Георгий. В миру и в особой картотеке Пушкова значащийся как Георгий Масленников. Одет он был в грязный изношенный полушубок, шапки на нем не было, отчего седые волосы лежали растрепанными на снегу и лице покойника.
