* * *
Тем летом паслась на Краснобаевском заимище… тоже, вроде, нагуливала тело… Ванюшкина сестреница Катя, русокосая, синеокая, которая уже заневестилась, но играла с ребятишками, будто ровня, словно прикатила из Иркутска в таежную глушь, подальше от насмешливых глаз, попрощаться с детством. Вот и забавлялась, словно мокроносая деревенская девчушка… Плыла средь цветов и трав по пояс, догоняя Ванюшку, и с разбегу ныряла в речную заводь, где уже с шумом и визгом ныряли и брызгались Ванюшкины сестры; потом, утихомирившись на сухой кочке, распевая городские песни, плела девчушкам венки из незабудок и шила меньшой куклёшек из цветастого тряпья. Танька с Веркой в Кате души не чаяли, и, забыв про мать, ковыляли за ней, будто утята за утицей, а уж пятилетний Ванюшка, тот и вовсе, так за Катин подол и держался, боясь отстать.
Когда приречный дол, ерники и тальники, потом осанистую избу, приземистые стайки и скотные дворы заливали синеватые сумерки, когда над счерневшим таежным гребнем мерцающим зерном спели звезды и молочный месяц всплывал на сухую листвяничную вершину, Катя, усадив Краснобаевский выводок на высоком крыльце, вкрадчивым шепотком, пугливо вглядываясь в налитую темью тайгу, сказывала про Ивана-коровьего сына, что обвел вокруг пальца злую бабушку Ягу, прыгнул на синегривом коне и достал до царевны, сидящей в высоком тереме, вот царевна — краса, долгая коса и пала ему на грудь.
Слушал Ванюшка журчащий говорок… у Кати во рту словно катались речные камушки… скрадывал парнишка говорок, похожий на бормотание реки на перекате, и, прижимаясь к мягкому боку сестреницы, видел себя коровьим сыном, летящим на синегривом коне выше леса стоячего, ниже облака ходячего, — летящим прямо к терему, где посиживает Катя и заплетает русую косу, а из-под темных ресниц сине и ласково посвечивают ему васильковые глаза.
Когда сказка истаяла летним закатом, закатилась звездочкой, Ванюшка решил:
— Катя, я как вырасту, сразу тебя замуж возьму. Ты меня подожди маленько.
— О-ой, умора! — старшая Ванюшкина сестра Танька от смеха повалилась на крыльцо. — Ты сперва хошь нос-то научись сам выколачивать. Жени-их…
Ванюшка вскочил, хотел было в сердцах пнуть сестру, но Катя приобняла его и шумно поцеловала в самую макушку.
— Ладно, ладно, дождусь, женишок…
Выпивая с Петром, Гоша все поваживал прилипчивым, мутноватым взглядом за Катей, утирал полотенцем жарко горящие, вспотевшие залысины и весело посмеивался.
