Конечно, пятиться назад было поздно, поэтому отец даже без Алексеева нажима решил сыграть свадьбу честь по чести, чтоб всё как у путних людей; потянуть маленько жилы, но уж тряхнуть мощной, а потом хошь с сумой, поширше плюнуть, чтоб не хуже других, чтоб знали, что и Краснобаевы не голь перекатная. Корову сдать — будет чем брякнуть, а будет чем брякнуть — можно и крякнуть. К тому же у отца шли тут и свои соображения: перво-наперво, женился любимый парень, одна, похоже, надёжа на старости, — расторопный, весь в краснобаевскую родову, а потом, отец все чаще и навязчивее подумывал бросить СосновоОзёрск и уехать в город поближе к Алексею, но пока еще мучительно колебался и надеялся, что сын разрешит его колебания. Тот, чтобы угодить отцу накануне свадьбы, поддерживал отцовскую задумку: дескать, и в самом деле, чего вам здесь одним куковать на старости лет?! Конечно, надо в город выгребать. Правда, к себе не манил: дескать, сам еще толком не обжился, и советовал списаться со Степаном, старшим братом, который жил на иркутском севере, в золотом городке, и покрепче его стоял на ногах.
Когда Ванюшка вышел за калитку и присел на краю лавочки, отец с Алексеем всё рядились и рядились, покуривая, смачно поплевывая на солончаковую сивую землю. У Ванюшки сызмала завелась привада слушать взрослые говоря, его и поносили, и гнали, а все без толку, и попустились. Так что, где взрослый разговор, там и Ванюшка пасется, на ус мотает.
С грехом пополам уладив с расходами, перекинулись Краснобаевы на гостей. Здесь тоже ходишь шатко по краю обрыва: и этого надо звать, и тот еще в жизни сгодится, и, вроде, больно много набирается, — закуски, выпивки не напасешься.
— Другого деревенского не позови, — проворчал отец, — а он потом губы надул, как сердитый Федул, и нос воротит. Вот и ходи да оглядывайся, как бы он тебе пакость за спиной не утварил.
— Ну, соседей позовем да и ладно, — поморщился Алексей. — А родню известили. Степан с Егором не приедут, Илью не отпустят… — он вспомнил братьев, двое из которых жили своими домами за тыщу верст от Сосново-Озёрска, а Илья, отслужив на Северном флоте, учился в аж в Алма-Ата на ветвефельшера. — Сестра Шура с мужиком подбежит…
— От у бурят-то, паря, браво, а, — поцокал отец языком, — молодых подарками завалят, любая свадьба окупится да и на жизнь останется. Баранов с гуртов понавезут, денег отвалят, всю тебе обстановку купят — живи да радуйся. Надо было тебе, Алексей, буряточку брать с гурта — запоздало, смехом присоветовал отец, — вот бы зажил кум королю: сытый, пьяный и нос в табаке. Дружно, язви их за ногу, живут, не то что наш брат, русский. У нас же как: соберутся Ванька с Манькой да Колупай с братом, понапрут дешевой посудешки, вот и любуйся на ее, залюбуйся. От их подарок — свечи огарок. А уж за столом-то едят, чтоб попучивало, пьют, чтоб покачивало, — ввернул отец любимую приговорку. — Как говорится, и пил бы, и лил бы, искупаться просил бы. На том свете не дадут, разве что по шее надают. Вот как. Любят у нас поархидничить за чужой карман.
