Кадетство. Воспоминания выпускников военных училищ XIX века | страница 59
Правда, что это не составляет предмета заботливости врача казенного заведения, но он же был человек, он любил нас, он желал нам счастия и добра, а какое же счастие при круглом невежестве? Мы годились к чему-нибудь в корпусе, но выходили в жизнь в полном смысле ребятами, правда, с задатками чести и хороших правил, но совершенно ничего не понимая. Первый случай, первый хитрец при новой обстановке мог нас сбивать и вести по пути недоброму, которого мы не сумели бы ни понять, ни оценить. Как к этому быть равнодушным!
И вот Зеленский забирал нас к себе в лазарет и подшпиговывал нас то чтением, то беседами.
Известно ли об этом было Перскому, я не знаю, но может быть, что и было известно, только он не любил знать о том, о чем не считал нужным знать. Тогда было строго, но формалистики меньше.
Читали мы у Зеленского, опять повторяю, книги самые позволительные, а из бесед я помню только одну, и то потому, что она имела анекдотическое основание и через то особенно прочно засела в голову. Но, говорят, человек ни в чем так легко не намечается, как в своем любимом анекдоте, а потому я его здесь и приведу.
Зеленский говорил, что в жизнь надо внесть с собою как можно более добрых чувств, способных порождать добрые настроения, из которых в свою очередь непременно должно вытечь доброе же поведение. А потому будут целесообразнее и все поступки в каждом столкновении и при всех случайностях. Всего предвидеть и распределить, где как поступить, невозможно, а надо все с добрым настроением и рассмотрением и без упрямства: приложить одно, а если не действует и раздражает, обратиться благоразумно к другому. Он все это из медицины брал и к ней приравнивал и говорил, что у него в молодой поре был упрямый главный доктор.
Подходит, говорит, к больному и спрашивает:
— Что у него?
— Так и так, — отвечает Зеленский, — весь аппарат бездействует, что-то вроде miserere[33].
— Oleum ricini[34] давали?
— Давали.
И еще там что-то спросил: давали?
— Давали.
— А oleum crotoni?[35]
— Давали.
— Сколько?
— Две капли.
— Дать двадцать!
Зеленский только было рот раскрыл, чтобы возразить, а тот остановил:
— Дать двадцать!
— Слушаю-с.
На другой день спрашивает:
— А что больной с miserere: дали ему двадцать капель?
— Дали.
— Ну и что он?
— Умер.
— Однако проняло?
— Да, проняло.
— То-то и есть.
И, довольный, что по его сделано, старший доктор начинал преспокойно бумаги подписывать. А что больной умер, до этого дела нет: лишь бы проняло.