Журчат ручьи, весна, однако. Мне совсем недавно исполнилось тринадцать. Да, да! Целых тринадцать. Еще не мужчина, но на баб глаза сами собой залипают. Гормоны! Ну, я-то еще ладно, вот кунаки мои страдают от всей широты своих юных мужских душ. Им-то уже по пятнадцать! Того и гляди, старшие родичи объявят свою волю и женят. Особенно по этому поводу страдает Годунов. У него любовь наметилась. Помните, когда-то мной была выдвинута идея, добыть для его опытов по зельеварению целительницу? Мирослава то, тогда еще невеста батина, была вне зоны уверенного доступа, к свадьбе готовилась. Ага. И упросили мы на пару с Бориской моего батюшку царя озадачить дьяков и добыть нам какую-нибудь другую целительницу. Вот и прислали по нашему запросу из глубинки сельской девчонку тощую. В селе ее звали Весяной, но она, прочувствовав свое явление к царскому двору, потребовала звать ее только по крестильному имени: Ксения. Видать, судьба у Годунова такая, при любых раскладах пересекаться с носительницами этого редкого имени. Ксения — чужая! Правда, в прошлой, уже никогда не состоявшейся, истории так звали его дочь, умницу и красавицу, одну из самых несчастных царевен на Руси.
На полигоне, регулярное посещение которого мы не забрасывали все эти годы, первым мне попался на глаза Димка Бельский.
— О, как! — Воззрился я на его побитую рожу. — Кто это тебя так?
— Ай, да, Отелло этот недоделанный. — Родовитый недоросль Бельский раздраженно машет рукой в сторону остальных наших «мушкетеров», которые настолько увлеклись каким-то спором между собой, что не обращают внимания на подходящего к ним сюзерена. — Пытался я ему открыть очи на поведение его ненаглядной…. Вот, теперь хожу, своим «очой» гляжу на мир свозь узкую щелку.
Шутит. Это хорошо, что обиды не затаил. Кстати, упоминание Отелло — анахронизм. Нет еще в Англии Вильяма Шекспира. Это я как-то в речи упомянул сего великого ревнивца. Ребята заинтересовались. Пришлось рассказывать всю историю. Ну, насколько я ее помнил. Хотя, надо признать, память моя о прошлой жизни если и не абсолютная, все же свое рождение и первые годы жизни не помню, то очень — очень даже хорошая. Даже, вроде, тот характерный шекспировский стиль изложения сей трагедии смог передать.
— Привет, голуби! — Повышаю я голос, привлекая внимание спорщиков.
— А, царевич, привет! — Вот, такие у нас в компании отношения. Никакого тебе пиетета перед будущим венценосцем. — Иван Иваныч, хоть ты ему скажи!
