Говорят, Дятел тогда извинился, хлопнул дверью и вышел за дверь. И с тех пор его глупое наивное лицо в Ленконцерте не появлялось. И вместе с Козлом его больше не видели никогда. Разве что по личным вопросам созванивались. Такой вот вредный был мой батя, Ботинок, в народе Борис Сергеевич Свадебкин, а по джазовой фене — Дятел.
А что я? Я тоже Свадебкин. Я тоже могу извиниться и выйти. И даже попытку сделаю специально для вас. Жалкую и неудачную, как и всё то, что я делаю, стараясь быть похожим на родного отца.
Сейчас понимаю, какую силу воли надо иметь, чтобы взять и уйти насовсем. На такое способен только настоящий джазовый дятел.
Только дотронулся до ручки двери, как за спиной донеслось жалобное:
— Свадебкин! Не уходи.
Плачущим голосом запела Горжетка. Не к добру.
Я покорно вернулся к доске. На Горжеткином лице — торжествующая улыбка.
— Если умный — разреши аккорд.
Вот, наконец, и окончание урока. Теперь, если директор потребует отчёта, что здесь произошло за сорок минут — все скажут, что мы аккорды в поте лица разрешали.
Я, в принципе, готов разрешить любой аккорд, но Горжетка ядовито добавляет:
— Всем внимание! Сейчас Свадебкин скажет, куда улетят четыре фонарика, прежде чем станут красными!
Не туда! Совсем не туда!
Мел раскрошился в моей руке. Раздосадованный, я стремительно лечу на своё место в шестом ряду. Там я уже медленно собираю вещи — обиделся. Раз — тетрадь в пластиковой обложке, два — остро заточенный карандаш. Три — малиновый фломастер для важных пометок. И на четыре надо громко щёлкнуть портфельным замком, а потом куда нибудь провалиться, не повторяя прогрессию.
ПОСТАРАТЬСЯ не повторять прогрессию — вот что я имею в виду.
Только не надо беситься. Горжетка просто нечестно играет, вот и всё. Запрещённый, нечестный приём. Я ни за что не стану принимать такие правила игры. Пусть оставит свои фонарики для первоклашек с блокфлейтами. Оттого я и держусь из последних сил, как стойкий оловянный солдатик, потому что знаю что шансов на победу у меня ноль.
— И что?
Оказывается, Горжетка всё ещё ждёт ответа.
— Извините. — не двигаясь с места, произошу я, — Это просто четыре черных мушки, а не фонарики. Вы правы только в одном. Как только их просчитаю — мушки улетят. Но красными они не станут, ни за что на свете.
Ну и пусть шансов ноль. Зато я кажусь себе настоящим героем, когда говорю таким тоном с преподавателем.
Любой другой бы на её месте просто вышвырнул меня за дверь.
Но если в аду есть преподаватели по сольфеджио, то во главе них безусловно стоит такая же Горжетка — Надежда Николаевна Голикова. Её методы гораздо более изощрённые, чем адское пламя.
