Зимой тайга не может скрыть свои тайны Росписи на снегу раскрывают их до мельчайших подробностей. Соболь уже дважды приходил кормиться. Съел часть ляжки, язык. По отпечаткам лап — матерый. Пожалуй, самый крупный среди тех, что обитают на нашем участке.
Я осторожно вырезал на брюхе кабарги мешочек с мускусной железой — «струю» размером с куриное яйцо. Охотники считают настойку из выделений этой железы, представляющих собой бурую кашеобразную массу, хорошо тонизирующим средством.
Уходя, замаскировал на подходах две ловушки. Прикормившийся соболь обязательно придет к кабарге еще не один раз.
Такую привычную для меня в последнее время тишину нарушило мерное поскрипывание лыж. Неужто Лукса?! Как был раздетый, выскочил наружу. Маленький темный силуэт выплыл из-за деревьев. Это был Оде Аки. Возвращаясь на свой участок, он завернул ко мне на ночевку. Радость от встречи с Оде была омрачена худой вестью: Луксу положили в больницу с обострившейся язвой желудка. Обидно за наставника. Неужели до конца сезона проболеет?
Перекусив, старик достал из берестяного коробка маленький листок бумаги. Макнул его несколько раз в кружку, и, помешав чай ложкой, выпил приготовленный напиток маленькими глотками. Я заинтриговано наблюдал за этими весьма странными действиями.
— Шибко хорош медикамент доктор давай, — похвалил Ахи, — однако пора новый пиши. Много знаки пропади.
— Какой медикамент? — недоуменно пробормотал я.
Старик осторожно протянул мне мокрый листок.
— Гляди.
Это был обычный рецептурный бланк, на котором едва проступали размытые буквы и печать.
— От чего же этот медикамент? — пряча улыбку, спросил я.
— Сон дари. Медикамент пей — сон иди. Доктор хорошо лечи.
Я деликатно промолчал. Потягивая трубку, Ахи пересказывал мне деревенские новости.
Тихая речь старика, потрескивание дров ласкали слух, убаюкивали, настраивали на лирический лад. Я как всегда размечтался и унесся мыслями к тому дню, когда с пухлыми связками шкурок появлюсь в конторе и завалю ими стол ошеломленного охотоведа…
— Ыууу-ыу, ыууу-ыу, — понеслось из-за Хора.
Жуткий волчий стон медленно нарастал и неожиданно угас на длинной плачущей ноте. Дикая тоска по крови слышалась в нем. Вмиг развеялись завораживающие грезы.
— Мясо проси, — сказал Оде Ахи, невозмутимо допивая очередную кружку чая. Вдруг он встрепенулся, словно вспомнил что-то важное, и даже шлепнул себя по беленькой головке.
— Совсем худой башка стал. Лукса говори: скоро не приди, ты его капкан сними. Однако шибко не сними. Люкса живот обмани — тайга ходи. Я его знай.
